Стамбул. Сказка о трех городах

Здесь, с точки зрения психолингвистики, очень важно принять верное решение. Если мы будем в тексте называть тех, кто жил в городе с 700 г. до н. э. до 1450 г. н. э. римлянами, то немного запутаемся. Поэтому в данной книге древние римляне называются римлянами, а о тех, кто жил в тогдашнем городе Византие (и Византии), а затем в Константинополе, я буду говорить как о византийцах. Византией здесь называется либо город, либо Византийская империя. Название же самого города используется как для возвеличивания, так и для обозначения реальности существования города. На средневековом Западе эту цивилизацию века именовали константинопольской. Однако совсем незадолго до того, как в 1453 г. Константинополь пал перед османскими турками, он, по большей части, представлял собой обнесенные стенами руины с горсткой прилегающих земель{26}.

Сначала словом «турок» (turc) османы в Стамбуле обозначали неотесанных людей из захолустья, деревенщину. В наши дни на западном побережье Соединенных Штатов словом «турок» (turk) на городском жаргоне называют чересчур задиристых мальчишек. Это искаженный результат распространенного на Западе беспокойства, которое держалось веками. Забавно, что недавно, в связи с тем, что Турция стремится к членству в Евросоюзе, подобное беспокойство возродилось в политической риторике{27}. В 1578 г. Джон Лили задавался вопросом, «а бывала ли когда-либо еще империя столь жестокая и варварская, турки – такие подлые и свирепые»{28}, а в словарях 1699 г. турка определяли как жестокосердного человека. Точно так же, как и обозначение приземистого, без подлокотников, предмета спальной мебели «Ottoman» (оттоманка), в салонах Запада можно было услышать в отношении исходящей от Османской империи угрозы христианской цивилизации{29}.

Боспор (Bosporus – Cow Strait, «коровий брод») стали называть Босфорским проливом на латинском и греческом языках в Средние века, и это название закрепилось за ним. Вместо исходной формы я обычно использую более поздний, широко распространенный вариант – Босфор. Говоря о городе в общем, без привязки к определенной эпохе, я называю его Стамбулом, или, если это подкрепляется источниками, Византием, Константинополем или Костантинием. Порой это не соответствует хронологии, но, думаю, давно почившие жители Византия, Византии, Константинополя и Стамбула поймут меня и, надеюсь, простят.

Введение

Тогда как другие города прошли свои периоды господства и подверглись со временем упадку, похоже, лишь один Константинополь претендует на некое бессмертие, продолжая оставаться городом, пока живы люди, которые заселяют и возрождают его.

Пьер Жиль, 1550 г.{30}

4 февраля 1939 г. на BBC передавали аудиозапись стихотворения У. Б. Йейтса «Плавание в Византию». Так радиовещательная компания почтила память этого смутьяна-ирландца, который умер семь дней назад. Идеальный аристократический английский, хрустящий и шипящий – то ли возвышенный, то ли грозный, а сама запись – прерывистое напоминание о том, чем был и чем стал великий город Византии. Звучный мужской голос нараспев декламировал строки Йейтса, повествуя о месте, что сохранилось в мыслях поэта и до сих пор живет в нашем воображении: чувственном, роскошном и неописуемом, харизматическом – в полном смысле, который придавали этому слову греки, – и полном неземного изящества, распаляющего вполне земные желания.

И вот я пересек миры морские
И прибыл в край священный Византии.
О мудрецы, явившиеся мне,
Как в золотой мозаике настенной,
В пылающей кругами вышине,
Вы, помнящие музыку вселенной! –
Спалите сердце мне в своем огне,
Исхитьте из дрожащей твари тленной
Усталый дух: да будет он храним
В той вечности, которую творим.
Развоплотясь, я оживу едва ли
В телесной форме, кроме, может быть,
Подобной той, что в кованом металле
Сумел искусный эллин воплотить,
Сплетя узоры скани и эмали, –
Дабы владыку сонного будить
И с древа золотого петь живущим
О прошлом, настоящем и грядущем.

(Перевод Г. Кружкова

)