Стамбул. Сказка о трех городах

После 350 лет скитаний, борьбы, бегства от угроз и смерти христиане из гонимого меньшинства превратились в господствующих гонителей. Во всех уголках Византийской империи открывались крупные центры, где раздавали хлеб бедным и нуждающимся. Была масса причин «быть с нами», а не «с ними».

Современник Ипатии, Сократ Схоластик, историк-летописец из Константинополя (его, напомню, учили те двое язычников, что бежали от предыдущей волны гонений в городе в 389–391 гг., когда дотла сожгли храм Сераписа и библиотеку) завершает повествование о смерти Ипатии такими словами: «Убийства, распри и все тому подобное совершенно чуждо мыслящим по Духу Христову»{272}.

Глава 22. Крупицы христианства в языческой атмосфере: Nova Roma 381–465 гг.

Оставьте свои празднества ребяческие, Обряды смехотворные, Свои святилища оставьте, недостойные Империи великой столь. Вы, Рима граждане из знатных и порядочных, Рожденные для блага всех, Омойте свои мраморные статуи, Такие красные от крови. – Пусть мастеров великих те творения Чисты останутся и дальше, Быть надо им прекрасным украшением Родного города вам, Рима! И да не мочь теперь худым намерениям Пятнать того искусства лики, Их красота пусть римлян только радует – Ведь злу они уже не служат.

Пруденций римскому сенату, V в.{273}

Пусть неверующие горели, в целом же в Константинополе упорно сохранялась атмосфера язычества – или, по крайней мере, античности{274}. В эпоху раннего Средневековья древний римлянин или древний грек, оказавшись на улицах христианского Константинополя, чувствовал бы себя вполне в своей тарелке.

Нелишним будет вспомнить, что для людей эпохи Античности и Средневековья статуи олицетворяли всевозможные качества и способности. Их считали сращением духовного и материального, воплощением рационального и иррационального. Скульптуры раскрашивали, омывали смягчающим косметическим молочком, одевали, украшали гирляндами из цветов, душили розовым маслом. Их металлические волосы были такой тонкой работы, что их колыхал ветер, а взгляд хрустальных глаз провожал вас, когда вы проходили мимо. Глядя на эти красивые тела и прекрасные лица, не возникает никаких сомнений – мужчины и женщины в Константинополе эпохи раннего Средневековья обрели душу{275}.

Показательно, что Иоанн Эфесский, проведший некоторую часть своей жизни в городе Византа, жаловался, что простой народ в Константинополе принимал христианское воплощение города за изображение Афродиты. Даже в 1204 г., когда на Константинополь напали крестоносцы-латиняне, городские жители выволокли девятиметровую статую Афины из здания сената на форуме Константина, потому что решили, что она привлекает в город незваных крестоносцев{276}. А на той самой удивительной Пейтингеровой скрижали, своего рода азбуке Рима, доподлинно видно, как именно изображали Константинополь: Афродита, богиня вожделения, богиня, которая, по мнению древних, питала как eros (страсть), так и eris (распри или войны).

После Константина все императоры непременно собирали и выставляли на всеобщее обозрение изделия (и оригиналы, и копии), навеянные образами богов. В городе были статуи Афродиты, Артемиды, Вергилия, Ромула и Рема, а также «розоворукой» Елены Троянской (в Константинополе, где все были под впечатлением от рассказа о Троянской войне, было не менее 29 композиций, изображающих падение Трои), гиганта Гермафродита, Юлия Цезаря и целого ряда философов и античных героев. Некоторые были выполнены из мрамора, но большинство – из бронзы или посеребренной бронзы. Благодаря сверкающему великолепию этих статуй, собранных со всех уголков империи, как сказал один из современников, «оголивших все другие города, но не оставивших Византий обнаженным», город стал kallos – и красивым, и великим.