Стамбульский бастард

Если взять мисочку ашуре и посыпать ее гранатовыми зернами и цианистым калием, никто даже не учует яд, потому что в состав блюда тоже входит миндаль.

– Что вы наделали, госпожа? – прокаркал мсье Стервец и, как ему полагалось, мрачно ухмыльнулся. – Вы вмешались в порядок вещей.

Тетушка Бану плотно сжала губы.

– Да, это так, – сказала она, и по щекам ее потекли слезы. – Это правда, я дала ему ашуре, но ведь он сам сделал выбор и съел его. Мы оба решили, что так будет лучше, куда достойнее, чем дальше существовать под тяжким бременем прошлого. Лучше так, чем знать и ничего с этим не делать. Аллах никогда меня не простит. Я навеки изгнана из мира праведных. Никогда не попаду на небеса. Буду ввергнута в адское пламя. Но Аллаху ведомо, что я не жалею о содеянном.

– Может быть, твоим вечным пристанищем станет чистилище, – попыталась утешить ее мадам Милашка, ощутившая полную беспомощность при виде плачущей госпожи. – А армянская девочка? Ты откроешь ей тайну бабушки?

– Не могу. Это слишком. К тому же она мне не поверит.

– Жизнь состоит из совпадений, госпожа, – произнес мсье Стервец.

– Я не могу ей ничего рассказать, но я отдам ей это.

Тетушка Бану открыла ящик и вынула золотую брошь в форме граната, внутри которой пламенели рубиновые зерна.

Бабушка Шушан, которой эта брошь когда-то принадлежала, была одной из тех душ-изгнанниц, что всю жизнь обречены принимать одно имя за другим, а потом от этих имен отказываться. Она родилась как Шушан Стамбулян, потом ее превратили в Шермин 626, затем она стала Шермин Казанчи, а после этого – Шушан Чахмахчян. И с каждым новым именем она теряла какую-то часть себя.

Реза Селим Казанчи был хитроумным дельцом, сознательным гражданином и, в своем роде, хорошим мужем. Ему хватило смекалки оставить ремесло котельщика в самом начале республиканского периода, как раз тогда, когда нации нужны были флаги, все больше и больше флагов, чтобы разукрасить ими всю страну. Так он стал одним из богатейших стамбульских предпринимателей.

Когда-то в тот период он и посетил приют, у него были какие-то дела с директором. И там в тускло освещенном коридоре он увидел обращенную в ислам армянскую девочку, лет четырнадцати, не больше. Он быстро выяснил, что это была племянница его обожаемого мастера Левона, человека, который позаботился о нем, когда он был мальчиком, который вырастил его и обучил искусству делать котлы. Теперь настал его черед помочь семье мастера Левона. Он вновь и вновь приходил в приют и замуж позвал ее движимый уже не добротой, но любовью. Он верил, со временем она забудет. Он верил, надо только окружить ее нежностью и обожанием, подарить ей ребенка и великолепный дом, и она постепенно забудет прошлое, и рана в конце концов затянется. Он рассуждал так: родив собственного ребенка, женщина освобождается от бремени своего детства.

Узнав, что жена покинула его и уехала с братом в Америку, он сначала отказывался верить, а потом просто вычеркнул ее из своей жизни.

Шушан исчезла из анналов семейства Казанчи, равно как и из памяти собственного сына. И не важно, звали его Левон или Левент. Так или иначе, вырос он суровым, мрачным, угрюмым человеком. Мягкий и вежливый вне дома, он был жесток к своим детям, четырем дочерям и сыну.

Семейные истории переплетаются столь удивительным образом, что случившиеся за много поколений события могут повлиять, казалось бы, на незначительные обстоятельства в настоящем. Прошлое – это что угодно, но не былое.

Не вырасти Левент Казанчи таким ожесточенным и злым, может быть, и из его единственного сына Мустафы получился бы совсем другой человек? А если бы много поколений тому назад, в 1915 году, Шушан не осталась бы сиротой, то и Асия сегодня не была бы безотцовщиной? Жизнь – это совпадения, хотя иногда нужен джинн, чтобы это постичь.

Ближе к вечеру тетушка Зелиха вышла в сад. Там уже много часов ее ждал Арам. Он не хотел заходить в дом и давно выкурил все свои сигары.

– Я тебе чая принесла, – сказала она.

Их лица ласкал весенний ветерок, доносивший откуда-то издалека запах моря, растущей свежей травы и еще не расцветшего в Стамбуле миндаля.

– Спасибо, любимая, – ответил Арам. – Какой прелестный стакан!

– Тебе нравится? – Благодарно просияв, тетушка Зелиха повертела стаканчик в руке. – Так странно. Знаешь, что я только что поняла? Я купила этот сервиз двадцать лет тому назад. Так странно.

– Что странно? – спросил Арам, чувствуя, как на него упала капля дождя.

– Ничего, – тихо ответила тетушка Зелиха. – Никогда бы не подумала, что они так долго протянут. Всегда боялась, что они такие хрупкие, так легко бьются, но, похоже, им есть что рассказать. Даже у чайных стаканчиков имеется своя история.