Стамбульский бастард

– Чекетти, – поправила Асия, которая до сих пор не могла без раскаяния вспоминать день, когда выпила лишнего и прочитала всей компании небольшую лекцию по истории балета и, между прочим, упомянула этого самого Чекетти. Они его почему-то полюбили. И с тех пор кто-нибудь нет-нет да и предлагал выпить за этого танцора, который первый ввел пуанты.

– То есть получается, что, если бы не он, балерины не умели бы ходить на пальцах? – каждый раз приговаривал кто-нибудь, хихикая.

– И что он себе думал? – продолжал обычно еще кто-кто, и все дружно хохотали.

Каждый день они встречались в кафе «Кундера»: Исключительно Бездарный Поэт, Интернационалист – Сценарист Ультранационалистических Фильмов, его очередная подружка, Карикатурист-Пьяница, жена Карикатуриста-Пьяницы, Публицист Тайный Гей и Асия Казанчи. Было между ними какое-то подспудное напряжение; казалось, недалек день, когда оно наконец выйдет на поверхность. Но пока все шло гладко. Иногда они еще кого-нибудь с собой приводили – друзей, сотрудников или каких-нибудь незнакомцев, а бывало, приходили одни. Их компания представляла собой некий саморегулирующийся организм, в котором различия между частями проявлялись, но никогда не брали верх, как если бы этот коллективный организм обладал собственной жизнью, помимо составлявших его личностей.

Среди них Асия Казанчи обретала душевный покой. Кафе «Кундера» было ее прибежищем. Дома, в особняке Казанчи, ей вечно надо было что-то в себе переделывать, стремиться к какому-то непостижимому совершенству, тогда как тут, в этом кафе, никто не заставлял тебя меняться, потому что все были убеждены: род человеческий по сути своей несовершенен и не подлежит исправлению.

Конечно, тетушки бы выбрали не таких друзей, далеких от идеала. Многие годились Асии в отцы и матери. Она была моложе всех, и именно поэтому ей так нравилось видеть, что они совсем дети. Это, в общем, даже как-то обнадеживало. Получается, с годами ничего особо не меняется: был унылым подростком – станешь унылым взрослым. Алгоритм один. Конечно, мрачноватая получалась перспектива, но, с другой стороны, утешала себя Асия, хотя бы не надо становиться кем-то другим, не надо совершенствоваться, как день и ночь твердили ей тетки. Раз все будет по-прежнему и от уныния никуда не денешься, можно оставаться собой, какая есть унылая.

– А у меня сегодня день рождения! – вдруг объявила Асия к собственному удивлению, ведь совершенно не собиралась этого говорить.

– Да ну? – переспросил кто-то.

– Какое совпадение, сегодня и у моей младшей дочери тоже день рождения! – воскликнул Исключительно Бездарный Поэт.

– Да что вы? – переспросила в свою очередь Асия.

– Выходит, ты родилась в один день с моей дочкой! Близнецы! – Исключительно Бездарный Поэт с деланым восторгом покачал лохматой головой.

– Рыбы, – поправила его Асия.

Этим все и ограничилось. Никто не бросился ее обнимать, никто не душил поцелуями, никому и в голову не пришло заказывать торт. Поэт прочитал в ее честь ужаснейшее стихотворение, Карикатурист-Пьяница выпил за ее здоровье три бутылки пива, а его жена нарисовала на салфетке шарж: суровая девушка с дыбом стоящими волосами, огромной грудью, орлиным носом и пронзительными, умными глазами.

Остальные угостили ее кофе и заплатили за нее по счету. Вот так просто. И нельзя сказать, что они несерьезно отнеслись к ее дню рождения. Наоборот, они отнеслись к нему настолько серьезно, что вскоре принялись громко рассуждать о таких понятиях, как время, смерть и загробная жизнь. Общий вывод был такой: «Загробная жизнь есть, и там будет еще хуже, так что старайся получше провести отпущенный срок». Некоторые совсем углубились в эти размышления, другие остановились на полуслове и снова погрузились в созерцание картинок с изображением дороги. Они никуда не спешили, словно за стенами кафе их никто не ждал, словно за стенами кафе вообще ничего не было. Искаженные лица постепенно осветились блаженными и отрешенными улыбками. У этих людей не было ни сил, ни страсти, ни даже потребности продолжать разговор, и они все глубже погружались в мутные воды душевной апатии и время от времени спрашивали себя, c какой радости это заведение называлось кафе «Кундера».

Вечером того же дня, в девять часов, после обильной трапезы, в полумраке, под пение и хлопанье в ладоши Асия Казанчи задула свечки на ужасно приторном трехслойном карамельно-яблочном торте, покрытом ужасно кислым кремом из взбитых сливок с лимоном. Она осилила только треть свечек. Остальные, дружно дуя со всех сторон, погасили ее тетки, бабушка и Петит-Ma.

– Как прошел балет? – спросила Фериде, снова зажигая свет.

– Хорошо, – улыбнулась Асия. – Спина немного побаливает, преподавательница все время заставляет делать растяжки, но все равно грех жаловаться. Выучила пару новых па.

– Да ты что? – Полный сомнения голос принадлежал тетушке Зелихе. – Какие, например?

– Ну, – начала Асия и наконец съела крошечный кусочек торта, – значит, так. Я выучила петит джет, это маленький прыжок, пируэт и глиссе.