Стань светом моим (СИ)

И, как говорится, накаркала. Где-то через час после ужина из детского уголка послышались визг и истошный Тошкин рёв. В испуге мы с бабушкой кинулись разнимать подравшихся детей. Хотела было я уж отругать Антона – гостей не следует обижать, а тем более девочек – как неожиданно увидела на ручке сына чёткий красный след от зубов. Возмущённая бабушка в гневе замахнулась, чтобы отшлёпать противную девчонку, но, увидев, как та сжалась в испуге, чертыхнувшись, опустила в бессилье руку.

- Боже, да разве можно, девочка, кусаться! – воскликнула она в сердцах.

- Мама, она не виновата! – заливисто заревел Тошка. - Таечка не хотела кусаться… Это я виноват, сделал ей больно. Решил волосики расчесать, а у неё на головке бобочки.

В субботу бабушка решительно собрала внука и увела из дома на весь день к подругам, а я занялась уборкой. Тая ходила за мной по пятам, то и дело о чём-то спрашивая. Я терпеливо отвечала. Потом мы с ней читали и играли, пока не пришло время послеобеденного сна. Вечером благодаря бдительному бабушкиному оку дети играли мирно, без конфликтов.

Как только в воскресенье отвезла Таю назад, к своему великому стыду, почувствовала такое же великое облегчение. Суета вокруг дочери Глеба, как бы себя я ни укоряла, следовало признать, вымотала нас с бабушкой. Скрепя сердце, увы, приходится согласиться, что своя ноша не тянет, а вот чужая… Тошку я готова весь день носить на руках, не замечая тяжести, он меня нисколько не напрягает ни играми, ни вопросами. Таю я тоже готова носить на руках, если понадобится, но, похоже, с заметными усилиями. Вообще-то, несмотря на её диковатость и упрямство, она мне нравится. Оттого и намного позорнее было ощущать облегчение после избавления от дочери погибшего друга. Наверное, я ещё не совсем к ней привыкла, старалась успокоить себя, подспудно испытывая угрызения совести.

- Не путайте божий дар с яичницей! – резко прекратил Марк на правах редактора все рассуждения сотрудников на летучке, стоит или не стоит писать об очередной американской авангардистской выставке-страшилке, организованной в Москве. – Мне сказали, в этот раз приличная выставка. Есть талантливые работы. Вот это Таисья Лебедева и определит, лишь она у нас свободно по-английски изъясняется, ей и карты в руки. Возьмёшь, Тася, с собой фотокора.

Удивительно, но выставка мне понравилась, хотя, по сути, во многом я консервативна, а уж в искусстве авангардистское направление вовсе не приемлю. Мне нравится, когда всё естественно, как в жизни.

Американец, представлявший выставку, оказался интересным собеседником. Показывая нам с фотокором Женей привезённые работы – картины с применением разных материалов - рассказал о них несколько забавных историй. Вдоволь наговорившись и сделав снимки, мы уже собирались распрощаться со словоохотливым янки, как неожиданно появился Валера с ультрасовременным фотоаппаратом в руках.

- Как здорово, Тася, что ты здесь! – обрадовался он. – Поможешь мне объясниться с американцем, мой-то английский на уровне «перевода со словарём», ты же знаешь… Скажи ему, что я всё снял для буклета, пусть выберет по компьютеру, какие снимки больше ему нравятся.

Мне пришлось отправить Женю одного с нашим редакционным водителем, а самой задержаться ненадолго – Валера обещал сам подкинуть меня до места работы, он был на машине.

Снимки картин у него получились просто класс – всё-таки он профессионал в фотосъёмке: и освещение как надо, и цвет не нарушен, и ракурс взят выигрышный. Ему всегда лучше удавалось фотографировать, чем писать материалы.

Валера сидел за ноутбуком, меняя фото на экране. Мы с Джейком стояли по обе стороны от него, чуть наклонившись и беспрестанно охая при виде почти каждого нового снимка. Отросшие чёрные прямые волосы моего бывшего мужа слегка растрепались, каре-зелёные глаза довольно сияли поразительной мягкостью – это делало его до боли близким мне. Когда наши руки ненароком соприкасались на мышке – я пыталась приостановить его на какой-то из фотографий - по мне пробегала волна нежности.

Конечно же, не к добру это, отлично понимала: от такой волны можно снова загореться надеждой. Но ничего с собой поделать не могла – вопреки всему, наслаждалась приятным теплом, исходящим от Валеры, оно пьянило и заставляло забыть обо всём. Чувство самосохранения исчезло напрочь ещё и потому, что по реакции Валеры казалось: он тоже упивается моментами общения со мной.

В таком же волнующем состоянии, как будто находилась на поле чудес в роли наивного, доверчивого Буратино, уселась с Валерой в его, вернее нашу с ним, машину. Не помню, о чём вели разговор, всего-навсего просто болтали о всяких глупостях да хихикали. Очнулась лишь у дверей редакции после того, как Валера, самоуверенно обняв меня и крепко прижавшись ко мне всем телом, поцеловал нежно в губы и нырнул в машину, чтобы отправиться к себе на работу.