Стан-убийца

— Я убежден, что мы имеем дело с бандой поляков. Из-за этого идиота журналиста, который по-прежнему шляется по нашим коридорам и, наверное, подслушал какой-нибудь разговор, люди из банды переполошились. Далее, почему Стан написал мне письмо? Этот вопрос я все время себе задаю. Может быть, потому, что он знает, что полиция всегда раздумывает, прежде чем приступить к задержанию силой? А может, что самое вероятное, просто из бравады. У убийц есть своя гордость, я бы сказал, профессиональная гордость… Который из них Стан? Откуда это уменьшительное имя, скорее американское, чем польское? Вы знаете, я трачу много времени на выработку своего мнения… Так вот, оно на подходе. Уже два или три дня мне кажется, что я проник в психологию этих людей, очень отличную от психологии французских убийц. Деньги им нужны не на то, чтобы наслаждаться природой в деревне, не на кутежи в ночных кафе, не на поездку за границу, а просто чтобы жить в свое удовольствие, то есть ничего не делать, есть, пить и спать, целыми днями валяться в постели, пусть и грязной, курить сигареты и осушать бутылки водки… Еще у них есть желание собираться вместе, мечтать вместе, болтать вместе, а иногда по вечерам петь вместе… По-моему, после первого преступления они так и жили, пока деньги не кончились, потом подготовили новый налет. Когда средства у них на исходе, они начинают все сначала, хладнокровно, без угрызений совести, без всякой жалости к старикам, сбережения которых они проедают за несколько недель или несколько месяцев… И теперь, когда я это понял, я жду…

— Да, знаю! Небольшого события… — пошутил начальник полиции.

— Вы можете иронизировать сколько угодно! А это небольшое событие, возможно, уже здесь…

— Где?

— В приемной… Это человек, который называет меня «Мегрэт» и изо всех сил старается оказать мне помощь в задержании банды… даже ценой собственной шкуры… Он утверждает, что это тоже один из способов покончить с собой…

— Он сумасшедший?

— Возможно! Или же сообщник Стана, решивший таким способом узнавать о моих намерениях. Тут допустимо любое предположение, что делает этого человека тем более интересным. Почему бы, скажем, не предположить, что это и есть Стан?

И Мегрэ стал выколачивать трубку о подоконник, хотя пепел из нее полетел на набережную и, возможно, попал на шляпу какому-нибудь прохожему.

— Вы собираетесь использовать этого человека?

— Думаю, что да.

После этого комиссар направился к двери, чтобы не сказать лишнего.

— Вот увидите, шеф! Будет странно, если слежка еще будет нужна после воскресенья.

Этот разговор состоялся в четверг пополудни.

— Садись! Тебе не противно сосать целый день эту дурацкую сигару?

— Нет, господин Мегрэт.

— Ты начинаешь выводить меня из себя своим «Мегрэт»… Ну ладно! Поговорим серьезно… Ты еще не передумал умирать?

— Нет, господин Мегрэт.

— И ты все еще хочешь, чтобы тебе поручили опасное задание?

— Я хочу помочь вам арестовать Стана-убийцу.

— Значит, если я скажу тебе, чтобы ты подошел к Одноглазому и выстрелил из револьвера ему по ногам, ты это сделаешь?

— Да, господин Мегрэт. Но для этого дайте мне револьвер. Я очень беден и…

— Теперь предположим, что я попрошу тебя подойти к Бородачу или к Одноглазому и сказать, что тебе известно о том, что полиция вскоре придет их арестовывать…

— Согласен, господин Мегрэт. Я дождусь, когда Одноглазый выйдет на улицу, и передам ему сообщение.

Комиссар не отводил тяжелого взгляда от тщедушного поляка, которого это не раздражало и не беспокоило.

Мегрэ редко приходилось видеть в человеке столько уверенности и столько спокойствия. Он чувствовал себя в своей тарелке и на террасе кафе на улице Сент-Антуан, и в здании уголовной полиции.

— Ты не знаком ни с тем, ни с другим?

— Нет, господин Мегрэт.

— Ладно! Я дам тебе задание. Тем хуже для тебя, если возникнет скандал.

На этот раз Мегрэ полуприкрыл веки, чтобы не выдать напряжения во взгляде.

— Сейчас мы вместе отправимся на улицу Сент-Антуан. Я подожду тебя снаружи. Ты поднимешься в комнату, улучив момент, когда женщина будет одна. Скажешь ей, что ты ее земляк и случайно узнал, что сегодня ночью полиция совершит проверку в гостинице…

Озеп молчал.

— Ты понял?

— Да.

— Договорились?

— Я хочу кое в чем вам признаться, господин Мегрэт.

— Ты сдрейфил?

— Я не то чтобы «сдрейфил», как вы говорите, нет! Просто мне хотелось бы уладить это дело по-другому… Вы, наверное, думаете, что я человек очень смелый… Так это называется?.. Так вот, с женщинами я робок… А женщины, они умные, гораздо умнее мужчин… Значит, она заметит, что я вру… А поскольку я буду знать, что она догадывается, что я вру, то я покраснею… А когда я покраснею…

Мегрэ не шевелился, давая Озепу возможность запутываться в объяснении, столь многословном, сколь и нелепом.

— Я предпочитаю иметь дело с мужчинами… С Бородачом, если хотите, или с тем, которого вы называете Одноглазым, или с кем угодно еще…

Возможно, потому, что косые лучи солнца, проникавшие в кабинет, падали прямо на лицо Мегрэ, он, казалось, дремал, как человек, проводящий в кресле сиесту после очень обильного обеда.