Стань Звездой!

— А сейчас, Скайуокер, ты умрешь, — рассмеялся Палпатин.

Курт выдержал паузу, посмотрел в зал, и лишь потом включил "молнии" на полную мощность. На его лице отражалась жажда абсолютной власти, и упоение, с каким он причинял боль.

— Нет! — выдохнул Эрик и рванулся вперед. Игра ли Зака и Курта или погружение в атмосферу фильма сыграли свою роль, но он вдруг почувствовал это: Вейдер на самом деле любил своих детей. И он был достаточно сильным, чтобы пойти против Императора и вполне умным, чтобы понимать, чего ему это будет стоить. Давным-давно, увидев фильм впервые, Эрик подумал, что Вейдер отомстил Палпатину за то, что тот сделал с ним. Потом, когда вышли фильмы приквела, решил что произошедшее — расплата Императора за смерть Падме. И лишь теперь понял — Дарт Вейдер никому не мстил. Ценой собственной жизни он спас сына. Оплатил Силе неподъемную дань, лишь бы его дети остались на светлой стороне и никогда не познали хаос и беспощадность тьмы.

Снимая с него шлем, Зак плакал. Не потому что так нужно было по роли — слезы сами текли у него из глаз и он всхлипывал, то и дело утирая их с щек.

— Все будет хорошо, — прошептал он, вглядываясь Эрику в глаза. — Я спасу тебя!

Репетируя, они строили предположения, какова будет реакция зрителей на маску под шлемом. Курт беспокоился, не помешает ли Эрику подобие губной гармошки, заменявшее Дарту Вейдеру дыхательный аппарат.

Сейчас было не до этого. Дарт Вейдер, уже почти став частью Силы, впервые видел сына своими глазами.

— Ты уже меня спас, — прошептал Эрик, чувствуя, как немилосердно щиплет глаза. Из-за плеча Зака торчал "глаз" видоискателя камеры, слышался шорох осторожных шагов оператора. От этого Эрик уже привычно абстрагировался, но не для того, чтобы сосредоточиться на выполнении трюка. Он утонул в эмоциях. Собственных — бесконечной любви, гордости за то, что Люк сумел противостоять Императору, что Сила, текущая в нем, чиста и светла. И чувствах Люка — яростной, юношеской любви, максималистском желании не дать свершиться неизбежному и острой, жадной жажде жизни.

Кажется, Зак забыл слова. А может, наплевал на них. Потому что вместо ответа он потянулся к Эрику, крепко его обнял и прошептал:

— Папа…

Все получилось само собой: Эрик обхватил его в ответ, досадуя, что в этом чертовом костюме ни согнуться, ни толком пошевелить шеей. Сквозь силикон маски щеку обожгло дыханием, снова послышалось едва различимое: "Папа"... и Эрик не выдержал. Слезы хлынули градом, горло сдавило рыданиями. Он-то думал, что уже разучился плакать. Оставил этот навык на кладбище, бросил на крышку гроба матери, как ком земли.

— Мой сын, — выдавил Эрик, захлебываясь накрывшими его чувствами теплого счастья, острого беспокойства и ощущения бессмертия. Конец телесной жизни — ерунда, если знать, что ты сам продлишься в бесконечных поколениях твоих потомков.

Сцена погрузилась в темноту.

* * *

Им хлопали все — даже улыбающийся во весь рот Курт, откинувший жаркий капюшон Палпатина. Операторы, ведущие, зрители… С огромным удивлением Эрик вдруг выхватил взглядом знакомую фигуру. Поняв, что он ее увидел, Деб радостно махнула ему рукой. Рядом сидел довольный Фрэнк и яростно хлопал в ладоши.

Зак помог ему подняться и, счастливо улыбаясь, обнял их с Куртом за плечи. А потом громко крикнул:

— Курт Льюис, господа! Мой лучший друг и коллега!

Если кто и стал звездой в этот вечер, так это Курт. Зал неистовствовал, не давал ему уйти, буквально оглушая аплодисментами. Съемку давно остановили, потому что зрители потребовали от Зака и Эрика исполнения "на бис" боя на мечах.

Победили все равно пара профессора университета и шеф-повара. Когда снова была дана команда "Мотор" и на экране высветились графики и диаграммы, зал притих, будто волна отхлынула от берега в предшествии цунами. Но Зак выскочил на сцену и принялся обнимать опешивших победителей, а вслед за ним зрители зашлись радостными воплями.

Эрик, все еще не пришедший в себя после пережитых эмоций, стоял на сцене, улыбался, аплодировал. Когда к нему обратился ведущий, он вспомнил о словах тогда еще не Зака, а мистера Камерона, что народ жаждет шоу. И как бы ни хотелось ответить односложно, Эрик выдал требуемые по закону жанра благодарности и откровения о том, какой трудный путь пришлось пройти и как много нового удалось узнать.

Формально это был проигрыш, но вкус у него оказался, как у чистейшей победы. Именно с этим ощущением Эрик вместе с Заком прощались со съемочной группой, с ним в последний раз шел по коридору в свою гримерку. Но в этот раз Зак и Курт, наплевав на всех, пошли туда вместе с ним.

— Вот и все, друзья, — Курт стянул с себя балахон Палпатина и бросил его в угол. — Мы их сделали!