А в дальнейшем странные у них сложились эротические отношения. Слово «эротические», пожалуй, будет не очень подходящим — слишком выспренним в выражении их сексуальной близости. В центральном полевом лагере она находилась в большой палатке — днём готовила там обеды и кормила геологов, а ночью на металлической кровати в широком двухместном мешке ночевала. Днём это была её полевая горница, а ночью — полевая спальня. Когда с наступлением сумерек лагерь затихал, она, умывшись и смазав вазелином лицо — других кремов не было, — ложилась в постель и замирала в ожидании его прихода. И всегда он непременно появлялся, снимал верхнюю одежду и нырял к ней в спальник. Причём не было у них особых памятных встреч — с поцелуями, объятьями, ласками. Обычно она лежала на спине и была готова, а он, снимая подштанники, без лишних телодвижений оказывался на ней. Процесс происходил ровно, как по команде: «вверх — вниз», «вверх — вниз». Не чувствовалось никаких отклонений, всё было гладко. Он скользил внутри неё до тех пор, пока не наступало «извержение». Даже дыхание почти не учащалось, разве только чуть-чуть. Потом он поднимался и, даже без поцелуя на прощание, одевался и уходил. Всё происходило одинаково и еженощно.
Геологи в основном были семейные. Он тоже был семейный, но, как говорил сам — «внутренне-раскрепощённый». Иногда жена с семилетним сыном приезжали к нему на выходные. Тогда Ксения брала бинокль и с пригорка наблюдала за ними, как они гуляли вокруг лагеря. Лагерь стоял в горах. Они ходили по берегу горной речки, купались, любовались природой и возвращались к обеду. Ксения кормила их и остальных сотрудников обедом, а потом они возвращались в город. И он
, как всегда, забирался к ней в двухместный мешок, и они по-прежнему соединялись умеренно — монотонно. Потом она на неделю уезжала к дочери. Возвращалась. И полевая геологическая жизнь продолжалась своим чередом.К А Р О Н О В И Р У С
(предсмертная тревога)