Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье (Курс лекций).

— Той ночью, когда мы расстались, я вошел в дом. Только я запер входную дверь и стал шарить по стенке, чтобы включить выключатель, как кто-то приставил мне ствол пистолета к спине и женским голосом, шепотом, сказал с иностранным акцентом: "Ни слова, ни жеста — иначе смерть, у меня пистолет с «глушителем». Поэтому я не дергался. Мы немного постояли в темноте. Я предполагаю, что напавший на меня человек хотел убедиться, что вы уехали. Потом я услышал, как подъехала какая-то машина. У меня появилась некоторая надежда, но я ошибся — это был ее сообщник. Женщина, которая держала меня на мушке, открыла дверь. Какой-то мужчина с вьющимися волосами стоял по другую сторону. У него тоже в руке бил пистолет. Он посадил мена на заднее сиденье машины и сел рядом со мной, а девушка, потрясная блондинка, села за руль…

Он замолкает, запыхавшись с непривычки.

— Может, передохнешь немножко? — предлагаю я.

Но Матиас во что бы то ни стало хочет закончить свои рассказ. Он знает, что это очень важно. Он хороший полицейский.

Я опять подаю ему стакан. Он пьет. Берю предлагает сходить в магазин и купить бутылочку бургундского, уверяя, что это придаст раненому сил. Я отговариваю его, и Матиас возобновляет рассказ. Время от времени он делает паузы.

— Они привезли меня в какой-то мрачный дом, это по дороге на Сен-Клер.

— Я знаю, это мы тебя освободили, — замечаю я.

— Я узнал ваш голос, когда вы предлагали моему охраннику сдаться, подтверждает раненый.

— И что же там произошло, когда вы приехали?

Рыжий делает глубокий вздох.

— Нас ждал один тип, вы, наверное, видели его?

— Он сделал больше, чем просто увидел, — хохочет Любезный. — Он его даже пришлепнул.

Матиас качает головой.

— Он сам на это нарывался! Сволочь этакая! Они привязали меня цепью и стали пытать меня, чтобы я заговорил.

— Что они хотели узнать?

— Кто вы, и что вы знаете.

— Мы? — с изумлением вырывается у Толстого.

— В начале, — еле слышно говорит Матиас, — я сказал, что знал вас по Парижу. Но это их не удовлетворило. Они заявили мне, — что Берюрье не настоящий преподаватель, а вы — не настоящий негр, господин комиссар!

— Не настоящий преподаватель, — бормочет Толстый, как громом сраженный. — Тупицы.

— У них, наверное, есть свой человек в школе, — уверяет Огненный.

— Один слушатель, — информирую я его, — некто Авель Канто.

Он открывает восторженные глаза.

— И правда, я слышал, как они произносили это имя.

Матиас показывает свою левую спеленутую руку.

— Они мне сорвали ногти на этой руке, — признается он. — Это ужасно. Если бы вы только знали, как мне было больно!

Какой молодчага! А я не заметил, что с ним так жестоко обошлись: я был загипнотизирован пулевым ранением в его башке.

— Они спрашивали, что нам известно, — продолжает он.

— И ты им сказал?..

— Правду: т.е., что вам ничего не известно. Что у нас только были некоторые сомнения относительно двух самоубийств, и что мы стремимся понять, почему дважды меня пытались убить.

— Наш приезд в школу вызвал у них беспокойство, и они решили похитить тебя и заставить тебя заговорить, прежде чем тебя убить, чтобы узнать, до чего мы докопались. Они тебе поверили?

— Перед лицом страданий, которые они мне причиняли, но которые при этом не меняли содержания моих слов, они вынуждены были признать очевидность.

— Прекрасно! Итак, на данный момент они убеждены, что мы ничегошеньки не знаем?

— Точно так.

— Я признаю, что это именно тот случай, — брюзжит Беспощадный.

— Да, это тот случай, — соглашаюсь я.

Я снова склоняюсь над Матиасом.

— Что-нибудь есть еще?

— А как же! Они говорили между собой по-испански, а я прекрасно понимаю этот язык. За несколько минут до вашего приезда на виллу я слышал, как они говорили, что за ними следят, и они рекомендовали моему охраннику ликвидировать меня, если обстановка станет сложной.

Матиас подавлен. Он проглатывает еще несколько глотков воды, доведя Верю до предела отвращения.

— Жена сказала мужу: «Мы должны предупредить Канто, чтобы он не возвращался в школу, — это для него опасно. Во всяком случае, его присутствие там не требуется теперь, когда все уже подготовлено!»

Матиас хватает меня за запястье своей здоровой рукой.

— Вы слышите меня, господин комиссар? Она сказала «теперь, когда все уже подготовлено».

Я встаю. В голове какой-то шум. Меня познабливает от нервного напряжения. «Теперь, когда все уже подготовлено». Из этого следует, что ребята из таинственной банды свою задачу выполнили. И еще раз следует, что что-то произойдет! И что-то серьезное, что-то ужасное, потому что они пошли на убийство и похищение, чтобы подготовить это что-то!

Мистер Берюрье, всем хорошо известный джентльмен, имеет аналогичные мысли: они совершенно свободно читаются в его глазах, которыми он смотрит на меня через постель Матиаса. Его глаза — будто акт судебного исполнителя… Изобилующий витиеватыми формулировками, с помощью которых всегда можно искусно дать объяснение самым сложным и запутанным ситуациям. Он шепотом говорит:

— Мне думается, что дело нехорошо пахнет керосином!