Станешь моей победой

— Зачем ты здесь? Кажется, мы все выяснили часа полтора назад, — говорит Мирон безэмоционально. — Да и ты свой выбор сделала, так что можешь расслабиться.

Переминаясь с ноги на ногу, останавливаюсь в метре от него. Испытывая потребность в прикосновении, все же замираю в нерешительности. Боюсь, что оттолкнет.

— Мирон, ты злишься, и это нормально. Хочешь, прогони меня. Или же выслушай… — голос падает до шепота, потому что на большее меня не хватает. Я полностью истощена. Как эмоционально, так и физически.

— Сомневаюсь, что ты мне скажешь что-то новое, поэтому можешь не утруждаться. Да и слушать очередной высокопарный чес про любовь и твою самоотверженность нет желания, — с таким же равнодушием выдает Мир и, сделав глоток непонятого напитка, морщится. — Тихая, я что-то не пойму: либо ты пришла ко мне, чтобы остаться, либо… — он шумно вдыхает, набивая легкие кислородом, и на какое-то время задерживает дыхание. — Либо уходи… Потому что обратной дороги не будет, Ань. Я покажу тебе, как это больно, когда любимый человек ранит, — говорит на выдохе Савельев и за секунду меняется в лице. В глазах его столько холодного презрения, что не передать словами. Я же этот зрительный контакт не выдерживаю и отворачиваюсь, кусая от волнения губы.

И все-таки дурная была затея пойти к Савельеву, надеясь на здоровый разговор. Сейчас, когда в нем бушуют обида и злость, наверняка все закончится громким скандалом и выяснением отношений, которых уже не должно быть.

— Да, ты прав, мне не стоило приходить, — мямлю себе под нос, не смея взглянуть на Мира. А сама мечтаю только об одном — чтобы он просто обнял меня.

Быстро достаю из рюкзака коробку с браслетом, телефон, несколько полароидных снимков, которые мы когда-то делали обнимаясь и целуясь в парке, и кладу их прямо перед Мироном на журнальный стол.

— Вот, возвращаю, — бормочу и сразу после этого спешу покинуть номер.

Но вопреки всем ожиданиям Мир не позволяет мне уйти. Резко вскочив на ноги, ловит у самого выхода. Перехватывает поперек талии и, провернув замок, уносит в ванную. И пока я стою, растерявшись от столь резких движений, он включает воду в душевой кабине и, подойдя вплотную, принимается раздевать меня.

— Знаешь, Тихоня, этот бой в одиночку не выиграть. Ты ушла и забрала все, что было мне так дорого, — Мирон разворачивает меня к себе спиной и медленно тянет вниз молнию платья. — Ты отняла у меня любовь, яркие краски превратила в серые будни, лишила возможности дышать, — едва ощутимо проводит пальцами по моему позвоночнику, и кожа тут же покрывается мурашками. — И знаешь, что самое паршивое? Даже получив пулю в самое сердце, я не стал любить тебя меньше. Но… Наверное, постепенно начал принимать суровую действительность, — когда платье бесформенной тряпкой падает на пол, а за ним и белье, Мирон принимается покрывать мою шею, плечи и спину поцелуями, при этом лаская тело. — Тихая, это же твой выбор… Только твой… И как бы мне ни было больно, я приму его. Переживу. Переболею. Но, по итогу, приму… — крутанув меня за талию, разворачивает к себе лицом. — Возможно, через год-другой заново влюблюсь и однажды даже не вспомню о нас. Мне бы этого очень хотелось, правда! Потому что терпеть эту адскую пытку у меня нет сил. Я просто верю, что рано или поздно боль сменится равнодушием.

— Хватит! Перестань! — закрываю уши ладонями, не желая больше ничего слышать, но Мир одергивает мои руки.

Каждое его слово — удар по больному, точное попадание в цель.

Савельев говорит тихо, без надрыва. Но почему-то от этого невозмутимого спокойствия меня так ломать начинает, что я едва могу стоять на ногах. Ощущение, будто земля куда-то уходит, и я пытаюсь поймать равновесие, зависнув в воздухе.

— Мне… Мне… — хочу сказать, что сожалению о том, что произошло, но слова застревают в горле, лишь крупные капли стекают по щекам. Тело начинает трясти, а в груди все разрывается на мелкие кусочки.

— Зачем ты пришла? — спрашивает Мир, подталкивая меня к кабинке с грацией настоящего хищника.

— Мне плохо без тебя… — делая несколько шагов назад, приближаясь к стеклянной коробке.

— Мне плохо без тебя, — с усмешкой повторяет мои слова Савельев. — После этого обычно следует твое любимое «но». Так что дальше? Мне плохо без тебя, но… — давит с каким-то нездоровым внушением.

— Но я не могу поступить иначе… — всхлипываю от осознания собственной ничтожности.

— Браво! Фраза, отточенная до автоматизма, даже сейчас звучит очень убедительно! — нервно смеется Савельев и принимается хлопать в ладоши. Выражение его лица становится жестким, а глаза застилает темнота.

— Мирон, я хочу уйти, — обхватив себя за плечи, пытаюсь хоть как-то скрыть наготу и делаю первые несмелые попытки, чтобы покинуть номер.

Отчего-то мне стало так паршиво, что захотелось просто сбежать и спрятаться в своей комнате, зарыться под одеяло и укрыться от мира. Но не успеваю я и шагу ступить, как Савельев ловит мои руки и убирает их с плеч. Его голодный взгляд тут же падает на грудь, вынуждая меня сгорать от стыда.