Станиславский

Мадонны лик,
Взор херувима…
Мадам Жюдик
Непостижима!

Жизнь наша — пуф,
Пустей ореха,
Заехать в «Буфф» —
Одна утеха.

Такой осталась эта примадонна в стихах Некрасова, столь точно передающих ритм опереточных куплетов. Жюдик играет новую оперетту в Париже, Алексеевы играют ее на домашней сцене у Красных ворот.

Либретто переводит старший брат Володя, режиссирует спектакль и исполняет главную мужскую роль Костя. Вернее, исполняет три роли, так как герой его появлялся в первом акте безусым солдатом-трубачом («пиу-пиу» — как зовут таких трубачей французы), во втором — заслуженным боевым офицером, и в третьем — генералом-подагриком. Сестра Зина — Лили — появлялась вначале девочкой-подростком, затем — молодой дамой, которая узнает в явившемся с визитом офицере юного трубача, когда-то забравшегося в сад ее родителей в поисках пропавшей трубы. Исполнительница роли Лили вспоминает игру брата во втором акте: «В сцене, где Пленшар представляется как постоялец баронессы и рассказывает о своих военных победах, Костя был бесподобен, несмотря на явное вранье, в которое, увлекаясь, верил в данный момент. Он увлечением своим, молодым, наивным, своей сияющей внешностью был обаятелен и увлекал и зрителей собой».

В финале Лили — строптивая старушка, не желающая выдать свою внучку замуж за юношу, который нравится внучке, но чем-то не угодил бабушке. Впрочем, когда юноша оказывается племянником бывшего трубача Пленшара, ставшего генералом, бабушка, конечно, соглашается на брак внучки. В возрасте своей героини бабушки Зинаида Сергеевна вспоминала, что Пленшар «особенно восхитителен был, когда найденный дневник Лили напомнил и воскресил былое, и оба старика отдаются молодым воспоминаниям и упиваются ими, молодеют, кокетничают друг с другом, но по-великосветски».

«Вспоминаю стан ваш стройный, острый взгляд и тонкий ус», — поет старушка, умиленно глядя на генерала. «Пиу-пиу», — нежно вторит ей старый вояка, словно играя на трубе…

Об этом спектакле не просто благосклонно, но восторженно отзывается рецензент почтенной газеты «Русский курьер»: «9 января нам пришлось присутствовать на спектакле в доме одного из наших известных ценителей и любителей искусства С. В. Алексеева. Давалась интересная по музыке и по содержанию оперетка Эрве „Лили“… Исполнение не оставляло желать ничего лучшего… Очень и очень хорош был даровитый г-н К. С. A-в в 3-м действии, когда он уже старый ветеран-вояка… Истинно русское радушие хозяев явилось достойным дополнением картины общего восторга многочисленной публики, собравшейся на спектакль».

В «Секретаревке» «г-н К. С. A-в» давно выступает под псевдонимом, который в домашних спектаклях не употребляется. Однако газета не дает полной фамилии, дабы не компрометировать молодого дельца. Правда, все знают, кто исполняет роль Пленшара, и «тайна» — скорее, дань традиции. А исполняет он роль прелестно, сочетая легкость опереточного ритма и точность характерности в изображении трех возрастов жизни. Впрочем, все прелестны в этом спектакле — и «г-н Г. С. A-в» (брат Юша), и «г-жа А. С. Ш-р» (сестра Нюша), и особенно «г-жа З. С. Со-ва» (сестра Зина, в замужестве Соколова) во всех трех возрастах Лили, во всех перипетиях ее милого романа. Алексеевы в постановке «Лили» не просто догнали профессиональный театр, но превзошли профессиональный театр. Так же как в следующей постановке — английской оперетте «Микадо».

Сестры видели эту оперетту в Париже и в Вене, написали о ней братьям, привезли клавир, купили во Франции кимоно, веера, уверенные, что братья также увлекутся похождениями экзотического принца Нанки-Пу.

Оперетта Джильберта и Сюллпвана не была известна в России, пришлось Володе, не знающему английского языка, корпеть со словарем над переводом. В доме у Красных ворот наступило «микадное помешательство», как писал жене Сергей Владимирович. К счастью, в московском цирке выступает в это время японская труппа. Участники ее — акробаты, жонглеры — становятся завсегдатаями, почти обитателями гостеприимного дома Алексеевых: Костя, Зина, Нюша, Юша, Фиф, Сис и многие другие меняют сюртуки и платья с буфами на кимоно, ходят «по-японски», согнув колени, втыкают в прически длинные шпильки и не выпускают из рук вееров, стараясь обмахиваться ими так же натурально и непринужденно, как японские акробаты.

Сами кроят и шьют кимоно для хористов, сами их расписывают. Бесконечно репетируют хоры, дуэты, сольные выступления. На одной репетиции исполнитель Андрюша Калиш, которому нужно было неподвижно стоять в трудной позе, стал дрожать от напряжения. Юша Алексеев невозмутимо запел на мотив своей роли: «Ты, Андрюша, не дрожи», — обмахиваясь веером, как истый японец. Декорации пишет молодой художник Константин Коровин — столь же жизнерадостный, артистичный, как все в Алексеевском кружке.

Как всегда, в смехе, в шутках, в труде идут репетиции? В апреле 1887 года вереница «японцев» выходит на сцену у Красных ворот: