Станицы жизни

Меня встретил командующий армией генерал-майор К. Д. Голубев с группой штабных офицеров. Спрашиваю у генерала, почему из 10-й армии в штаб фронта не поступило почти никаких сведений. Он отвечает, что проводная связь нарушена, а армейские рации работают очень плохо, вражеские их забивают.

— Доложите о положении войск, — говорю ему. Командующий развернул карту:

— На рассвете три вражеских армейских корпуса при поддержке значительного количества танков и бомбардировочной авиации атаковали мой левофланговый пятый стрелковый корпус. Дивизии корпуса в первые же часы боя понесли большие потери. Особенно пострадала сто тринадцатая.

И по лицу, и по голосу генерала чувствуется, что он сильно переживает. Попросив разрешения, он вынул из кармана коробку с папиросами, закурил, а затем, водя карандашом по карте, продолжал:

— Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Курец тринадцатый механизированный корпус, но, сами знаете, Иван Васильевич, танков в дивизиях корпуса мало. Да и что можно требовать от Т-26? По воробьям из них стрелять…

В центре, против первого стрелкового корпуса, в направлении на Белосток наступает сорок второй армейский корпус. Чтобы укрепить здесь оборону, я поставил шестой механизированный корпус на рубеж по восточному берегу реки Нарев, в полосе Крушево, Суражи.

Это сообщение вывело меня из себя:

— Что вы делаете, генерал? Ведь вам известно, что механизированный корпус предназначен для контратак по наступающему противнику, а не для того, чтобы затыкать прорехи в обороне.

Командующий склоняется над картой, тяжко вздыхает, потом говорит:

— Это справедливо. Но с чем воевать? Почти вся наша авиация и зенитная артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков.

— Насколько мне известно, товарищ Голубев, в вашей армии было достаточно горючего. Куда же оно делось?

— Тут, видимо, вражеская агентура поработала. Уже в первые часы нападения авиация противника произвела налеты на наши склады с горючим. Они и до сих пор горят. На железнодорожных магистралях цистерны с горючим тоже уничтожены. Ясно, что это не случайно, вражеская авиация действовала по хорошо известным ей объектам.

Нашу беседу прервал прибывший на КП командир 6-го кавалерийского корпуса генерал-майор И. С. Никитин. Вид у него озабоченный.

— Как дела? — спрашиваю кавалериста.

— Плохи, товарищ генерал. Шестая дивизия разгромлена.

— Как же это произошло?

— В момент вторжения противника она находилась южнее Ломжи, приняла на себя удар. Вначале все шло хорошо. Конники превосходно дрались. Они буквально усеяли землю вражескими трупами и ни на один шаг не отступили. Тогда враг бросил на дивизию авиацию. — Никитин безнадежно махнул рукой. — А как кавалерии защищаться от самолетов? Клинком их не перешибешь! Прикрытия с воздуха тоже нет. Так и растрепали фашисты дивизию.

Никитин посмотрел на меня и заключил:

— Жаль людей. Замечательные хлопцы были. Орлы, один в одного.

— Остатки дивизии где?

— Приказал сосредоточить в лесу северо-восточнее Белостока, — на карте Никитин показал этот район.

Когда командир корпуса умолк, Голубев перевел взгляд с карты на меня:

— Тяжело, Иван Васильевич. Бойцы держатся хорошо, героически. Но что сделаешь против самолета или танка? Там, где есть возможность за что-либо зацепиться, где имеются крепкие узлы обороны, противник получает сильный отпор и добиться ничего не может. К сожалению, таких узлов у нас мало, а гитлеровцы ца рожон не лезут, обходят их, наступают клиньями, выигрывая время и пространство.

Пограничники тоже сражались хорошо. Но их мало. И нам поддержать их нечем. Вот и шагают гитлеровцы нахально, во весь рост. Идут, точно они уже победители. И это в первый день войны! А что же будет дальше?

— Думаю, что долго так идти не будут, — отвечаю я и смотрю на Голубева.

Он высок, атлетического сложения, богатырской силы. Много повидал и пережил на своем веку — участвовал в двух войнах, приобрел большой жизненный и военный опыт. В округе был на хорошем счету, пользовался репутацией разумного и, безусловно, способного военачальника.

Что же с ним произошло сейчас? Неужели пошатнулась вера в свои силы? Нет, этому трудно поверить. Просто огромная боль овладела этим большим и крепким человеком, боль за поруганную родную землю, за погибших советских людей, за то, что при всем своем желании не может остановить лавину врага. Я это прекрасно понимаю и тоже испытываю тяжкую боль.

В палатку вошел дежурный офицер связи:

— Товарищ генерал Болдин, нам удалось наладить связь. Вас вызывает Минск.

Подхожу к аппарату.

— Болдин? — слышу далекий голос.

— Да.

— Говорит Павлов. Познакомился с обстановкой?

— Познакомился. Положение в десятой армии очень тяжелое.