Станкевич

Произведение открывалось посвящением сочинителя известному литератору, попечителю Московского университета, члену Российской академии наук Александру Александровичу Писареву: «Ваше превосходительство, милостливый государь! Осмеливаясь поднести Вам первый мой опыт на поприще словесности, следую чувствам глубокого к особе Вашей уважения, как председателю знаменитого европейского Общества и как покровителю отечественной литературы. Снисхождение Вашего превосходительства к моему слабому труду поощрит меня к дальнейшим занятиям на поприще прекрасном и близком сердцу каждого истинно русского. Примите благосклонно сей несовершенный труд мой как слабый знак того душевного к Вам уважения, которым совершенно проникнут Вашего превосходительства покорнейший слуга Николай Станкевич».

Примечательно, что «Василий Шуйский» Станкевича появился за год до опубликования пушкинского «Бориса Годунова». И Пушкин, и Станкевич черпали материал для своих трагедий из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, по-своему художественно его перерабатывая. Но в одном важном моменте — в отношении к роли народа в исторических событиях (при всей несопоставимости художественных методов и уровней изображения) — они сближались. И в трагедии Станкевича народ присутствует на сцене или как действующая сила, или в мыслях, словах и поступках персонажей как отражение «мнения народного». Однако если Михаил Скопин-Шуйский в своем поведении действительно им руководствуется, то большинство бояр ссылками на «глас народа» лишь прикрывают эгоистически своекорыстные, преступные замыслы.

Трагедия Станкевича далека от художественного совершенства, в ней немало недостатков, которые идут как от канонов классицизма, так и от юношеской неопытности автора. Отсюда схематизм в обрисовке большинства характеров, их внутренняя статичность, обилие риторически звучащих монологов, вялость сценического действия, основные моменты которого происходят за пределами сцены.

Тем не менее литературная критика вполне доброжелательно приняла произведение молодого автора, о чем свидетельствуют сочувственные отзывы в ряде московских и петербургских изданий. «Литературная газета» в номере от 30 июля 1830 года под рубрикой «Русские книги» писала, что стихи в пьесе «везде хороши, чувств много и две-три сцены счастливо изображены». Но для исторической трагедии, подчеркивал неизвестный критик, этого недостаточно. Он также напомнил о том, «как трудно быть историческим писателем», и привел в пример неудачный опыт «Дмитрия Самозванца» Фаддея Булгарина.

И все же, по словам критика, трагедия при некоторых ее погрешностях и несовершенствах стала «очень приятным явлением в нашей литературе», дающим основание ждать от автора в скором будущем «больших успехов на просторном поле русской драматургии».

Через длинные версты времени трудно представить реакцию Станкевича на эту рецензию. Но, вне всякого сомнения, можно предположить: молодой поэт не мог не оценить того факта, что рецензия на его произведение была напечатана в пушкинской газете и вышла из-под пера человека из его литературного окружения.

Одно время некоторые исследователи считали, что автором статьи был не кто иной, как сам Александр Сергеевич Пушкин. Правда, последние литературные раскопки этот факт не подтверждают, но и не отвергают. Более вероятно, рецензия была написана редактором «Литературной газеты» А. А. Дельвигом — поэтом и критиком, другом Пушкина еще с лицейской поры.

Благожелательную рецензию на пьесу Станкевича опубликовал в «Северных цветах» и известный критик того времени, ставший вскоре редактором «Литературной газеты» О. М. Сомов. Он, в частности, писал, что «среди драматических произведений В. Н. Олина, Д. А. Струйского, И. Б. Чеславского, Н. Ф. Остолопова с их длинными монологами и разговорами вместо действия трагедия Станкевича выделяется из общего потока ремесленных поделок, отличается от устаревших чужеземных образцов». В ней, «несмотря на погрешности плана и характеров — следствие неопытности автора», критик увидел поэтическую теплоту, лиризм.

Радуясь первым добрым отзывам на свое произведение, Станкевич в письме родным писал: «Трагедию, по выходе из печати, может быть, сыграют…» Но вскоре эта радость угасла. Молодой поэт сам пришел к выводу, что трагедия ему не удалась. Близкие его друзья в своих воспоминаниях потом рассказывали, как он, будучи студентом Московского университета, скупал нераспроданные экземпляры трагедии и сжигал их.

— Паныч, а может, их снести в библиотеку или раздать народу на улице, — говаривал не раз Станкевичу его слуга Иван. — Хоть какая-то польза будет…

Однако Станкевич оставался непреклонным.

Но продолжим рассказ о воронежском периоде его жизни. В свободное от учебы время Станкевич часто бывал в здешнем театре, любовь к которому у него пробудилась с первой встречи, с первого спектакля. И до конца своей короткой жизни он беззаветно любил театр.