Свежие раны на трупах зарастали, исцелялись, оружие словно магнитом притягивалось к своим владельцам, чьи конечности с силой сжимали его вновь, словно в последний раз. Вероятно, так оно и было. Вся площадь засияла странно знакомым небесным сиянием, а когда оно рассеялось, вокруг офицеров варваров встал весь гарнизон города, павший в сражении. В глазах воинов горело белое пламя, желавшее лишь одного — справедливой мести. Они уже умерли однажды, и во второй раз смерть не страшила их от слова совсем.
— Чёртов маг, — сплюнул один из синерукавников.
— Выживи, а потом жалуйся, — рассмеялся я в ответ. — Крестовый Поход, братья! Во имя справедливости!
И воины атаковали. Все вместе, как единый организм. Они не обращали внимания на удары, коими усеивали их тела вторженцы. На отрубленные конечности, на различную магию, что ударила по их измученным душам. Они не кричали, не выкрикивали лозунги, они лишь молча шли, боец за бойцом уничтожая варваров. Их капитаны сражались достойно, не выказывая ни капли сомнения, но силы человека конечны. В отличие от духа солдат, который я выпустил, дав порезвиться на воле.
Последним остался, по иронии судьбы, тот самый, что смеялся над моими словами про силу воинов Асцаин. Его доспех был покорёжен, вся правая часть лица исколота и исполосована клинком. Свои сабли он давно потерял, а рухнул от тяжёлого удара дубиной, от мгновенной смерти спас шлем. Я остановил небольшую армию, сам выходя вперёд, перед едва стоявшим варваром.
— Где твой бог теперь, пришедший не на свою землю человек? — с издёвкой спросил я. — Вас изрубили на части, один в один так же, как вы поступили с простыми жителями. А он даже слова против не сказал. Эй, Том, знаешь, как я называю таких божков?
— Как же, Джон? — кхэкнул старый вояка, всё ещё с удивлением глядя на замерших якобы мертвецов.
— Трусами, — ухмыльнулся я. — Жалкими трусами, что бояться сунуть свой нос туда, где пахнет жареным.
Тело последнего синерукавого выгнулось, едва не сложившись пополам в противоположную от правильной сторону. Лицо исказилось в неестественном экстазе, а затем на нас нам с Томом оказалась направленна жуткая эмоция. Я бы не назвал её ненавистью, но она была весьма на неё похожа. Эмпатия тут могла определить лишь «тон», с которым на нас смотрел Цысберг, и он явно был недовольным.
— Жалкий червь! — прохрипело это недоразумение. Фу, как чем-то металлическим по стеклу поводили, хочется взять и уши заткнуть. — Как ты посмел оскорбить того, что возвышается над миром людей?!
— Надо же, а я думал, что мне придётся вырезать ещё процентов эдак сто твоих поклонников, прежде чем звезда явиться собственной персоной, — хохотнул я. — У меня нет слов, чтобы описать своё удивление. А нет, пожалуй есть. Привет, стрёмное чучело!
— БУКАШКА! — взревел синерукавый не своим голосом. — Я ЗАСТАВЛЮ ТЕБЯ ВКУСИТЬ СВОИ СОБСТВЕННЫЕ ВНУТРЕННОСТИ!
— Ро де и, амено фи, — вздохнув, произнёс я. — Оковы бога.
Тело, в котором находился Цысберг, поднялось в воздух и там же замерло. Других видимых изменений заметно не было. Тёмные щупальца, что попытались утащить меня куда-то вниз, я быстренько сжёг. Щекотно! Всё-таки отдача от высших заклинаний становится незаметной, когда имеешь силу вроде моей.
— П-почему тебя не разрывает от боли?! Это же высшее заклятье! Так ты архимаг?! Да даже они не способны так просто выстоять! — закричал, уже не срываясь на хрип, божок варваров. — Кто ты?! НАЗОВИСЬ!
— И как только Мана с Геной тебя проглядели, эх… — посетовал я на жизнь. — И вновь здравствуй. Так как у меня много имён, таким как ты я представляюсь лишь одним.
— Палач, — прошептал Цысберг. — Но ты должен быть в другом мире!
— Должен, — согласился я. — Но моё отсутствие не означает, что можно врываться в Асцаин, нарушая мировой порядок. Ты не охренел ли случаем, бог недоделанный?
— НЕ СМЕЙ ОСКОРБЛЯТЬ МЕНЯ! НЕВАЖНО, КЕМ ТЫ БЫЛ, ТЫ БОЛЬШЕ НЕ ВТОРОЙ ХРАНИТЕЛЬ, И НЕ ТЕБЕ УКАЗЫВАТЬ МНЕ, ЧТО ПРАВИЛЬНО, А ЧТО НЕТ! — не сдержался всё-таки этот засранец.
Ну всё, с меня хватит этого выпендрёжа.
Может, не надо? Как бы у старичка сердце не прихватило.
Томас будет в порядке, он точно готов к тому, что я собираюсь сделать.
Как знаешь, Палач, как знаешь.
Цысберг рухнул, когда я развеял заклинание. Потом он коротко рыкнул, материализуя длинный клинок из костей.
— Я не люблю это делать, но порой приходится напоминать зазнавшимся детишкам их место, — обратился я к Тому. — Прошу тебя, закрой глаза и уши.
— ТЫ УМРЁШЬ ЗДЕСЬ, ПАЛАЧ!