Становление личности. Избранные труды

Будучи наукой, психология не может ни доказать, ни опровергнуть претензии религии на истину. Однако она может объяснить, почему эти претензии так многочисленны и различны. Они представляют собой конечные смыслы, достигнутые уникальными личностями в разных странах в разные времена. Организованные религиозные течения отражают сравнимые группы смыслов, внутри которых уникальные смыслы, достигнутые индивидами, могут группироваться в целях коммуникации и общего религиозного служения.

Психология может осветить область религиозного чувства, проследив путь его становления до конечных границ роста. Она может изучать человека как представителя своего вида, как воплощение многих адаптивных приспособлений и как продукт племенного формирования. Но она может также изучать его как уверенного в себе, самокритичного и самосовершенствующегося индивида, чья наиболее отличительная способность – страсть к целостности и к осмысленным отношениям со всем Бытием. Обращаясь к полному ходу становления (не упуская ни единого свидетельства и ни одного уровня развития), психология может постепенно увеличить самопознание человека. И с увеличением самопознания человек будет в состоянии более здраво и мудро отдаваться процессу творчества.

Конечные истины религии непостижимы, но психология, которая препятствует пониманию религиозных возможностей человека, едва ли заслуживает того, чтобы вообще называться наукой о человеческой душе.

22. Эпилог: психология и демократия

Я написал это эссе, потому что чувствую, что нынешняя психология стоит перед дилеммой. В общем и целом она снижает образ человека, породившего демократическую мечту. Пока это снижение соответствовало реальности, оно было к лучшему, ибо жить иллюзиями вредно. Концепции человека восемнадцатого века, давшие начало энтузиазму по отношению к демократии, нуждались в коррекции. Современная психология указывает на то, что в человеческой природе есть болото неразумности, чьи испарения затуманивают суждения человека у избирательной урны и сужают его кругозор. Культурная и классовая принадлежность (и соответствующие предубеждения) в заметной степени формируют сознание и поведение. Ранние детские фиксации часто оставляют в характере инфантильные следы, связывающие психику таким образом, что демократические взаимоотношения во взрослой жизни становятся невозможны. Инфантильные комплексы вины могут нанести поражение развитию зрелой совести, несущей в себе кодекс уважения ко всем людям.

Все это верно, но встает вопрос, не является ли такой «реализм» столь же односторонним, как и рационалистская теория человеческой природы, на которой основывалась демократия. Не может ли оказаться, что локальные методы и сверх-упрощенные модели приспособлены только для обнаружения более грубых механических детерминант личности? На ранних стадиях научной психологии понятны аналогии с животными, интерес к патологии и акцент скорее на внешних, чем на внутренних силах. Потребуется время для развития методов и теорий, пригодных для менее доступных областей личности, отраженных в ее структуре, зрелой совести и проприативных схемах.

До сих пор «поведенческие науки», включая психологию, не дают нам картины человека, способного создавать демократию или жить при ней. Эти науки большей частью подражали физической модели бильярдного шара, теперь, конечно, устаревшей. Они дали нам в руки психологию «пустого организма», подталкиваемого влечениями и формируемого внешними обстоятельствами. Основное внимание создателей психологических систем привлекло то, что является маленьким и частичным, внешним и механическим, периферическим и сиюминутным. Но теория демократии требует также, чтобы человек обладал рациональностью, свободой, зрелой совестью, собственными идеалами и уникальной ценностью. Мы не можем защитить избирательную урну и либеральное образование, свободную дискуссию и демократические институты, если у человека нет потенциальной способности обратить все это себе на пользу. Джозеф Вуд Кратч в «Измерении человека» указывает на то, как логично идеалы тоталитарных диктатур следуют из предпосылок «сегодняшнего мышления» психологических и социальных наук. Он боится, что те самые ученые, которые извлекли наибольшую выгоду из демократического принципа свободы исследований, молчаливо саботируют демократию.

Достаточно любопытно, что многие горячие приверженцы теории «пустого организма» являются весьма ревностными борцами за демократию. Нет более поразительного парадокса, чем парадокс ученого, который в качестве гражданина исходит из одного ряда психологических допущений, а в своей лаборатории и работах выдвигает противоположные допущения относительно природы человека.