Становление литературы

Правда, несомненно, что "я" в висах Харальда - это, так сказать, биографическое "я" автора. Но дело в том, что в скальдической поэзии вообще идет речь исключительно о конкретных действительно существовавших людях, конкретных, действительно происходивших событиях и т. д., а не о чем-то вымышленном. Так что "я" в скальдической поэзии только и может быть биографическим "я" автора. Однако отсюда отнюдь не следует, что оно в то же время и лирическое "я" в современном смысле этого слова. В скальдической поэзии, как я доказываю в другой моей работе, [Стеблин-Каменский М.И. 1) Лирика скальдов? - Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1961, № 308. Сер. филол. наук, вып. 62, с. 108-123; 2) Историческая поэтика. Л., 1978, с. 70-89.] лирики в современном смысле этого слова вообще нет. Чувство не стало у скальдов полноценным объектом поэтического изображения. В частности, едва ли можно считать "любовной лирикой скальдов" отрывочные фразы типа "она пренебрегает мной", "я страдаю от любви к ней", вклинивающиеся в скальдических висах в различные сообщения фактического характера.

Прежде всего бросается в глаза, что вставки, о которых идет речь, представляют собой гораздо более примитивное изображение чувства, чем то, которое было возможно в героической поэзии, т. е. поэзии, бытовавшей в условиях неосознанного авторства. Я имею в виду изображение горя Сигрун во "Второй песни о Хельги Убийце Хундинга", отчаяние Брюнхильд в "Краткой песни о Сигурде" и "Поездке Брюнхильд в Хель", скорби Гудрун в "Первой песни о Гудрун" и в "Подстрекательстве Гудрун" и т. д. (см. выше, с. 147 и сл.). По сравнению с этими яркими изображениями глубоких переживаний и сильных чувств (всегда женщины, но никогда не мужчины!) вставки типа "я страдаю от любви к ней" в скальдических стихах - это, в сущности, не изображение чувства (при этом всегда мужчины, но никогда не женщины!), а только его называние.

Почему возникновение личной, или авторской, поэзии, т. е. поэзии, в которой, казалось бы, впервые становится возможным изображение внутреннего мира человека, так сказать, изнутри, было в то же время значительным регрессом в силе и яркости, с которыми этот внутренний мир мог быть изображен?

Для скальдической поэзии искони была характерна действенность, направленность на достижение определенной цели, а именно обеспечение конкретного лица славой в случае хвалебной песни, его посрамление в случае "нида". Поэтому дело скорее всего заключается в том, что вставные фразы рассматриваемого тина были не столько выражением чувства, сколько попыткой воздействовать на конкретную женщину с целью склонить ее к любви, добиться ее расположения и т. п. Подобно тому как в хвалебных песнях действенность обеспечивалась соблюдением определенной формы, а не искренностью чувства (хвалебную песнь, которая была "выкупом головы", скальд сочинял о своем злейшем враге!), так и в стихотворных обращениях типа "я страдаю от любви к ней" соблюдение определенной формы было важнее искренности чувства. Характерно, в частности, что женщина, на которую были направлены стихи, как правило, никак не была в этих стихах индивидуализирована. Важно было, чтобы она была обозначена тем или иным кеннингом женщины, но любой такой кеннинг мог быть применен для обозначения любой женщины. Но и автор в силу трафаретности своего обращения к женщине выступал в сущности как своего рода "безличный лирический герой".

Любопытной иллюстрацией того, насколько неиндивидуализировано бывало стихотворное обращение к женщине, может служить рассказ в "Саге о побратимах" о том, как скальд Тормод сначала обратился в стихах к девушке по имени Торбьёрг, но потом, переехав в другую местность, обратил те же стихи к девушке по имени Тордис (с которой знался раньше), но когда Торбьёрг явилась ему во сне и угрожала, что нашлет на него болезнь глаз (что она и сделала), Тормод по совету отца при многих свидетелях снова обратил свои стихи к Торбьёрг.

Что же касается действенности, которая приписывалась стихотворному обращению к конкретной женщине (а в скальдической поэзии, как правило, речь идет о конкретных лицах), то она всего очевиднее из запрещения таких стихов по закону. "Если мужчина сочиняет мансёнг (об этом термине см. сн. 41) о женщине, он может быть объявлен вне закона", - говорится в "Сером гусе", исландском своде законов. [Grбgбs, udg. af V. Finsen, Kjшbenhavn, 1852, II, p. 184; Grбgбs. Staрarhуlsbуk. Kjшbenhavn, 1879, p. 393.]