Становление (СИ)

А сейчас? Павел вынужден реагировать на действия персов. Георгиевский договор и так, по сути, нарушен Россией, теперь необходимо показать, что только неготовность русского корпуса повлияла на то, что Российская империя, так активно начавшая распространять своё влияние на кавказский регион, готова карать и не перестала быть игроком в Закавказье. А ещё письмо, написанное мной через анализ психологических особенностей императора. Письмо было не от меня, конечно, а от условных, и не только, грузин. Но я доволен, что Россия решила карать персидского шаха. Есть и моя заслуга в этом. Нельзя отдавать Кавказ.

Вопрос ещё иного характера: а как бы мне использовать эту войну для собственных нужд? Родилась одна мысль в голове. «Военторг» она называется.

— Господин Сперанский! Я к вам обращаюсь! — голос Нелединского-Мелецкого вырвал меня из размышлений. — Государь-император ожидает вас.

Я сделал вид, что не заметил ухмыляющиеся лица присутствующих. Даже Аракчеев улыбнулся, хотелось бы верить, более доброжелательно, чем остальные. Как же такой апломб! Попович растерялся, когда его вызвали в кабинет к императору. Но пусть улыбаются от моего конфуза, чем до крови сжимают кулаки, что меня, такого вот поповского выскочку, император пригласил вперёд остальных.

Император выглядел ни жив ни мёртв. Видимо, последние два разговора были сложными и затребовали от государя немалых сил. Я уже знал, что когда Павлу Петровичу приходится переступать через свои же правила и суждения, он переносит это с немалыми болезненными ощущениями. Призвать Суворова встать на командование русского корпуса на Кавказе — это переступить через себя.

Уж не знаю, каким станет император в будущем, но пока с его особенностями, как по мне, мириться можно. Да, много импульсивности в принятии решений, да, излишняя категоричность, но ничего такого, что могло бы свидетельствовать о сумасшествии государя. Впрочем, ещё и полгода не прошло, посмотрим.

— Ваше Императорское Величество, — сказал я и поклонился, не только согнув шею, но и прогнув спину.

— А, это вы, господин пиит! — устало сказал самодержец. — Да, да, я вызывал вас. Удивлены?

— Польщён, Ваше Императорское Величество, преисполнен благодарностью и желанием служить вам, Ваше Императорское Величество, — отвечал я.

— И до сей поры у меня нет нареканий к вашей службе. Не думаете же вы, что я, государь-император, не буду знать, как исполняется воля моя? При том не умаляю заслуг князя Алексея Борисовича. Мне говорили, что та служба, что была вами исполнена, невозможна или потребует весьма превеликого времени. Но вы справились. Довольны ли вы моей благодарностью? — император говорил, не смотря даже на меня.

— Не смел на подобное даже рассчитывать, Ваше Императорское Величество, не грезил такой милостью, оттого пребываю в счастливом смятении, — отвечал я, нагоняя пафосу.

Но я не особо лукавил. Имение в более чем пять сотен душ ещё и чин коллежского советника — это много для такого короткого временного промежутка, ну, или немало, если без привязки по времени.

Что есть такое имение в пятьсот двадцать два человека, да ещё под Белгородом? Да я должен быть в тех местах главным помещиком, своего рода «Троекуровым», как в произведении Александра Сергеевича Пушкина «Дубровский». А ещё тут не менее пятнадцати тысяч дохода, причём без моего вмешательства. Так что, да, я доволен.

— Я должен был отблагодарить и Надеждина-пиита, как и Сперанского — особу разностороннюю. Как вы видите свою службу в дальнейшем?

Говорил Павел так, что мне, не будь аудиенция у государя крайне эксклюзивным мероприятием, хотелось бы уйти. Он несколько наседал, давил психологически, при этом было видно, что пока император тяготится общением со мной.

— Ваше Императорское Величество, нет ничего, что было бы для меня важнее, чем служба вам и Отечеству, — отвечал я, уже предполагая, что пафоса предостаточно, и пора бы сказать, что именно я жду от своей работы.

— А корабли? Князь говорил, что вы хотели корабли, — Павел явно оживился, в его глазах даже промелькнуло озорство. — Сколько? Два линейных и три… нет, четыре фрегата?

— Один линейный и два фрегата, Ваше Императорское Величество, но сие нужно мне опосредованно, то и для пользы России может быть. Вместе с тем, я не могу лукавить перед своим императором. Да, я хотел бы более нынешнего зарабатывать денег, чтобы иметь возможности ещё больше их приумножить и вложить в государственную экономию. А России желаю прироста землями, да богатствами, — отвечал я и был, словно пожарный, который тушит только-только загоревшийся огонь.

Я тушил озорство государя, но делал это сознательно, даже несколько обиженный таким ярким скепсисом, что являл император. Оказывается, что корабли — это не столько шутка, как некий проект, может и весьма основательный.

— Объяснитесь, господин Сперанский! — серьёзным тоном потребовал Павел Петрович.