Становой хребет

— Вдруг один паром перевернётся на камнях, тогда с голоду помирать? Ясно дело, будем плыть друг от друга саженей на триста. Если где остались ледовые заторы иль прижим встретим, ты по моему сигналу чаль к берегу, пока не миную худое место. А потом я тебя снизу буду ловить, коль угодишь в беду. Не доводилось сплавляться? Егор? На горе бугор…

— Нет, хоть и вырос на Аргуни. Свыкнусь, не бойсь, буду за твоим путём следить.

— Ну, ладно, поглядим. Поглядим, какой ты храбрый.

Вьюки обернули в плотный просаленный брезент и накрепко привязали их к спущенным на воду плотам.

Глухо шумел вбегающий в речку ключ, над водой проносились табуны перелётных уток от перевала Яблонового хребта, садились и ныряли в тихих плёсах, добывая со дна корм и оживляя гомоном пустынные тундровые края.

Встревоженный рассказами Мартыныча, Игнатий не рискнул оставаться на вторую ночёвку у него, распрощался с хозяином заброшенного прииска и взял в руки выструганный добела длинный шест.

Компаньоны осторожно вывели плоты по широкому Якуту к реке. Парфёнов оглянулся и крикнул радостно:

— Ну, Егорка, с Богом! Верку на свой плот умости, привяжи для надёжности, чтоб не спрыгнула, — он стал на качнувшийся паром и отпихнулся от берега. Течение подхватило, стремительно поволокло вниз старательский ковчег.

Егор пустил отплывшего подалее и тронулся следом. Верка тревожно заскулила, оглядываясь на остановившегося Соснина и бегущих вдоль берега с громким брёхом собак.

Плот покачивало, в пазах меж брёвен вскипала пена, проносились обзеленённые тиной камни, тугой южный ветер дул в спину и рябил воду на тихих местах.

Шест пока был не нужен, сплавщик легко направлял скрипящий паром по струе лопатой длинного весла из цельной листвянки, привязанного на корме верёвками.

Кривуны реки петляли по долине, небольшие перекаты сменялись тихими и обширными плёсами, плот по ним шёл медленно, плохо слушаясь руля в стоялой воде.

Ночевать затаборились в устье Сухой протоки. На обрывистом яру похилилась дряхлая фанзочка безвестного хозяина. Плоты дремали, уткнувшись в травянистый берег тёмной и глубокой заводи. По ней сновали несчётные утки, крякали и гомонили до глубокой ночи в залитых полой водой ерниках.

Где-то недалеко трещал, бился глухариный ток. Глухари разбудили путников на заре. Егор не стерпел, отпросился у Игнатия сбегать на токовище.

Верку оставил привязанной к дереву, она рвалась следом, видя, что он уходит с ружьём, взлаивала и скребла землю передними лапами. Парфёнов взялся разводить костёр и готовить завтрак.

Егор обошёл лесное озеро, густо обросшее берёзами, выбрался на край гари. Со всех сторон наплывал галдёж тока, бродили меж кустов и тяжело перелетали с места на место серенькие капалухи, выбирали кавалеров.

Главный запевщик сидел на вершине сухостойной лиственницы, распушив веером хвост, крутился сказочным петушком в обливе розовой зари: «Тэк, тэк, тэк, тэк-тэк-тэк, тэк, тэк, тэк», — ритмическая плясовая музыка менялась на скрипучий припев, и опять лилась безостановочная дробь.

Охотник подобрался ближе, сел на валежину и, позабыв обо всём на свете, застыл, слушая таинственную песню. Два петуха дрались невдалеке, третий кидался на них, яростно шипел и хлопал большими крыльями с пятнами белых перьев по угольной черноте.

Дерущиеся разнялись, дружно накинулись с двух боков на него, да так, что только пух вскружился и полетел, а потом опять сцепились меж собой. Забияка обиженно поквокал и сманил от увлёкшихся женихов в густые кусты карликовой берёзки гарем капалух.

Драчуны хватились, бегом кинулись отбивать изменниц. Издали доплыл зов Парфёнова. Егор поднял заросевшую винтовку, выцелил ближайшего красавца. В токовика стрелять не смог — из-за его исступления в песне.

После выстрела ток взмолк, а когда охотник подходил с добычей к озеру, глухари робко пощёлкивали, но через некоторое время снова звонкая мелодия полилась над тайгой, над шумящей рекой, над отмякшей в тепле первых лучей солнца болотистой гарью.

Верка потрепала добычу, спокойно улеглась, фыркая, отирая лапой прилипший к носу пух. Завтракали сушёным мясом, отваренным в котелке с горстью муки. Глухаря порешили оставить на обед. С юга тянуло через перевал тучи, вскоре они запрудили небо и скрыли солнце.

Игнатий отвязал чалку, перекрестился, оттолкнулся от берега концом шеста и сел. Залопотала вода под ногами, о чём-то рассказывая и торопя куда-то мимо вымытых корней в обрывах берегов, широких, галечных кос и взыгравшей на ветру тайги.

На гранитных валунах вразброс таяли двухаршинной толщины льдины, выкинутые ледоходом и заторными разливами. По холодным, мерцающим плоскостям скакали кулики и трясогузки, пронзительно вереща непонятно о чем вслед проплывающим людям.

С юга догнал мелкий дождик. Старые прииски миновали благополучно, только над одной из построек вился дымок, да видели человека на лошади у закрайки далёкого леса.