Становой хребет

Готовясь к ночевью, Егор опустил оленя пастись на длинной верёвке и утром нашёл только её обрывок. Медведь легко задавил оленя. Часть мяса съел, а остатки туши утащил в валежник и зарыл под мох.

Кобель, проспав ночной визит хозяина тайги, обтрескался до отрыжки готовым кушаньем, совсем не терзаясь угрызениями совести за свою вину.

А теперь, сонно плёлся позади навьюченного сидором Егора и никак не мог уразуметь, зачем нужно куда-то уходить, оставляя столько доброй еды.

Мамай даже намеревался вернуться назад, но из сидора попахивало оленинкой, и он надеялся, что хозяин поделится мяском.

Незнакомые запахи будоражили кобелю чуткий нос, любопытство заставляло исследовать приметные глазу камни и выворотни, а потом снисходительно поднимать лапу и оставлять на них свои метки. Мамаю нравилась его кличка и жизнь.

Ещё летом он чуть не поплатился ею, когда нарвался в тайге на медведицу с потомством и намерился поиграться с её неуклюжими, потешными детьми. Мамаша долго гналась за ревущим от страха кобельком…

После этого Мамай с особой опаской ловил запах лохматых зверей, старался их не беспокоить и обходить стороной. Уже по осени подлетел к раненному на охоте сохатому и чудом увернулся от убойного удара копытом.

Но, чем сильнее становились его красные лапы и шире грудь, тем больше он верил в себя и всесилие человека. Задирая старых псов, Мамай презирал их, так как твёрдо знал, что придёт час и он станет вожаком.

Уж никто не посмеет броситься к кости вперёд него на биваках, а все собаки и звери будут страшиться его острых зубов и грозного лая.

Он намеренно затевал драки и хватким умом, инстинктом крови усвоил жестокое правило победы — нападать первым, быть неистовым и беспощадным, смыкать клыки на горле противника и наслаждаться его жалобным визгом. О-оо-о… Люди-и-и…

Если б вы только знали, какие самолюбивые мысли переполняли его рыжую башку! Мамай гордо и пренебрежительно обогнал идущего хозяина, который плёлся, как больной копыткой олень. Мышь скользнула во мху, и пёс взвился в прыжке, ловко придавил её лапами и проглотил целиком.

Вспорхнул рябчик с закрайки болота, за ним сорвался целый выводок и расселся на берёзках. Мамай понял, что если за рябчиками бестолково гоняться, то они разлетятся в разные стороны. Сел, пару раз тявкнул издали и оглянулся на тропу.

Где же запропастился этот ленивый хозяин со своей вонючей железкой, от грома которой птицы камнем падают на землю. Егор подошёл, устало присел на кочку, сдирая с плеч лямки тяжёлого сидора.

Мамай ещё раз невольно взлаял, дивясь бестолковости человека. Ведь вон они, рябчики, крутят головками и смотрят вниз.

— Чего это ты брешешь попусту, — удивлённо заговорил Быков. Повел глазами и увидел невдалеке притихший выводок. — Ух, ты-ы-ы! Вспугнуть заранее боишься? Молодец! Толк из тебя будет. Что ж, придётся стрелять, чтобы не пропала у тебя охотка искать дичь, — он вынул оружие и прицелился.

Еле дождавшись выстрела, кобель молнией сиганул вперёд и на лету поймал трепыхающуюся птицу. Хотелось съесть пахучую тушку, но вспомнился пинок под зад за недавно утащенного глухаря.

И пёс решил задобрить хозяина. Приволок к его ногам серенького петушка, отвёл глаза, чтобы не соблазниться добычей.

— Молодец… Молодец, басурман, — рука Егора пощекотала кобеля за ушами и вынула из сидора кусок мяса, — на, за работу!

Мамай, почти не жуя, проглотил угощенье и радостно вывалил язык: «Ну, теперь поберегись, зверьё и птицы, надо только найти вас, чтобы получить еду. С таким хозяином жить можно».

Облизнулся, выщелкнул клыками надоедливую блоху на лохматом брюхе и помчался стремительно по тропе. Мол, службу знаем исправно. Нечего рассиживаться, пока несут лапы. Егор поднялся следом, огляделся кругом и вложил маузер в кобуру. Небо заволакивало снежными тучами.

К Фоминым порогам выбрался ещё по чернотропу. Заночевал, а утром полез на скалы кружным путём. К полудню добрался до места, где прошлый раз сорвался у него в пропасть винчестер, и остановился попить кипятку с брусникой.

Ягоды крупными гроздьями свисали вокруг. Далеко внизу выла и стонала река, с этой верхотуры она была ещё страшней и бурливей.

Егору не верилось, что он уже дважды проходил там на плоту. Быков перевёл взгляд выше по течению и вдруг заметил далеко на берегу, за началом порогов, дымок костра. Он выпростал из сидора бинокль, приник к окулярам, как на ладони приблизились стоящие люди с ружьями за плечами. Их было пятеро.

Без собак — значит не охотники. Егор мигом залил разгорающиеся дровишки, хлебнул степлившейся воды из котелка и спешно двинулся к гребню перевала. С хребта ещё раз оглядел через бинокль горизонт и вдруг угадал дальние горы, у подножья которых стояла раскольничья избёнка.

Подумал и решил не сворачивать уже к Тимптону, идти напрямик к заветному скиту. Он достал нарисованную эвенком карту. На обратной стороне замшевого лоскута вычертил кончиком ножа все долины ручьёв и речек, которые надо пересечь на пути, отметил трезубец останца, еле видимый в бинокль, из него и следовало выходить.