Станция

   Это другой вагон. Он еще помнит мое детство, невесомость моих маленьких шагов и твердость шагов матери. В том вагоне была свежесть и взгляд в будущее, в котором может быть все хорошо. А в этом вагоне живет былое, ностальгическими, нотками освежая неповоротливую память человека. И гул другой. Он басовитое и умудрённое, может так звучит мудрость отцов. И я закрываю глаза и вижу весну. Но веки мои не выдерживают красок тепла, они поднимаются, чтобы узреть табло с точкой-целью на узловатой линии жизни метро. Точка тоже моргает, перемигиваясь со мной. И вот снова глаза мои закрылись. Миг – и я вижу, что точка уже в другом месте. Еще миг – снова сменилась станция. И я чувствую, что не имею власти над этим перемещением в пространстве и времени. Как же так! Станции одна за другой сменяли друг друга со скоростью уходящих во тьму вагонов, не давая мне опомниться. Проспект Мира… Менделеевская… Белорусская… И теперь Краснопресненская… Стоп. Хватит! Я не в силах выдержать эту мутную телепортацию, хватаю ртом воздух. Я должен высвободиться из этого плена. Глаза мои тревожно впились за пространство за стеклом, чтобы прилепиться к желтому бини и голубым волосам. Это она! Она тоже кружит по кольцевой в этой дикой карусели. Вика! На станции я вырываюсь наружу, чтобы снова поймать ее ошарашенным взором. Она здесь, она быть может тоже искала меня. И ждала. Потому что, какую бы чашу горечи не преподносила нам жизнь, в сухом остатке всегда будет любовь. И если об этом знаю я, то Вика и подавно. Но где эти яркие любимые цвета, выворачивающие душу? Неужели снова обман. И вы глаза мои тоже с ней заодно, вы тоже мстите мне за веру в вас. Ничего нет. Ее нет.

   Все будет кончено здесь. Скоро, окончательно и без поворотно. А вот и он. Этот взгляд, полный жестокой силы и целеустремленности под черной бейсболкой, готовый, не смотря не на что оборвать на этой линии метро мою линию. Крик, удар, боль. И вот я падаю все выше и выше. Впереди свет, а позади тьма. Что-то несет меня в этот свет, поднимает на исполинских руках. Я почти невесомый как тогда, маленький и с мамой, в том вагоне. Плыву на свет, поддерживаемый светом.

   Все во мне на мгновенье погасло, как после сеанса на киноэкране. А потом я увидел ее. Она спускалась на эскалаторе в лоно станции. Мы двигались в разных направлениях, механические ступени все быстрее и быстрее разлучали нас. И случилась опять тьма. И крики, это был мой голос: «Телефон! У него твой телефон!». И вновь она, как будто после перемотки, спускается вниз, но медленнее, чтобы мне было возможно догнать ее глазами. Она замедлилась почти до стоп кадра. На ее спине розовым зверьком висел рюкзак с золотой латиницей. Рядом он, в черной бейсболке до самых глаз, с тремя белыми буквами CIA и с черными проводками, утопающими в его ушных раковинах. Он стоял за ней совсем близко, почти вплотную. Он что -то незаметно вытащил у нее из кармана.

   «Я должен сказать ей об этом!», – звучит в моей голове как набат.

   Она спускается все ниже. Тот, в бейсболке, сделал свое дело. Тогда я разворачиваюсь и двигаюсь обратно, против шерсти, осторожно сторонясь встречных. С трудом мне удается спуститься. Я вижу ее: ее желтый бини и голубые волосы, и розовый рюкзак, а на нем золотом: Victoria`s Secret. Я кричу ей:

– Девушка! У вас телефон украли! Девушка!

   А потом ему:

– Вор!..

   Он услышал, а она нет. Я бегу за ними. Потом взорвался другой крик – зычный, твердый, сильный:

– Стой! Полиция!

   Вор обернулся, нервной досадой растягивая на лице улыбку. Он знает, что нужно делать, он многое прошел и шрамы его научили быть сильнее. Он тоже кричит:

– Я поймал его. Вот он!

   Потом удар, я падаю. И больше ничего. Лишь указатель станции «Краснопресненская» последним кадром запечатлелся в моем угасающем сознании.

   Станция «Краснопресненская» … Здесь мы нашли друг друга. Здесь я найду нечто большее.

   Сначала включились звуки. Разговоры, споры, тревожный шепот, шум поездов и весь привычный фон Московского метро. Все было лишено смысла и точности. А потом пришла боль в затылке! Она медленно подступала ко мне, усиливаясь, как после ослабевающей анестезии.

– Смотрите, чудак очухался кажется.

– Какой он чудак. Он этого наркомана поймал, – возражал другой голос, женский.

– А тот хитер: на бедолагу хотел все свалить. Типа я не я, жопа не моя. И телефон ему подкинул, – сказал еще один мужской голос. – Только девка эта крашеная все разрулила.

– А что он упал-то? – спросил первый голос.

– Да это ворюга его вырубил, одним ударом. – сказал третий.

– Не трогал я его, – возразил четвертый.

   Я понял кто это был. Я приоткрыл глаза.

– Точняк, живой, – констатировал третий голос.

– Говорю же, не трогал. Он сам упал. Я только так, припугнуть хотел, а он в обморок свалился, слабачок. – сказал парень в черной бейсболке с белыми буквами CIA.

– Гражданка, заявление будем писать? – спросил полицейский, кого-то, кого я не видел.