Станция Лихо

Очень хотелось повернуть время назад, не ехать в вуз, поспать дома, пораньше нарисовать картину. В общем, убрать из уравнения то, что в итоге привело меня в лапы чудовища из метро. Только это невозможно, время не поворачивается вспять. Оно движется вперед, и приходится двигаться за ним.

В противовес хаосу внутри меня зародилось хорошо знакомое чувство: захотелось рисовать. Быстро помыв за собой посуду, я ушла к своим краскам. Ворчание бабушкиного телевизора теперь доносилось с другой стороны. Я достала свой маленький скетчбук, который путешествовал со мной туда. Или на ту сторону, я еще не придумала, как буду называть этот мир. Открыла его на пустой странице, посидела, потупила и решила полистать, что я рисовала раньше. Оказалось, всего пять изображений. Причем только два – мои. Еще три картинки были нарисованы кем-то другим.

Подарок Зната, речная галька, превратившаяся в красивый кулон. Странная рогатая птица, напоминающая ворона, которому козьи рога приделали. И россыпь глаз на всю страницу. Нарисовано было красиво, с акварельными подтеками в цвете, но немного жутко.

Я покопалась в памяти, когда могла оставить скетчбук без присмотра, чтобы Знат успел к нему приложить руку. То, что это был Знат, я даже не сомневалась. Образы Юры и Фомы становились у меня в голове размытыми, и никак с остатками воспоминаний не сочеталось то, что они могли рисовать. Скорее рисоваться перед зрителями. Особенно Юра. Врагу такой участи не пожелаешь.

Я была уверена, что знаю, как он погиб, каким образом его убило Лихо. От этого знания легче не становилось, скорее наоборот.

Скетчбук лежал на столе, открытый на рисунке ключа. Я взяла перо, макнула его в тушь и написала рядом «открывает дорогу». Не знаю, какую дорогу этот ключ будет открывать, но с этой надписью мне работа казалась законченной. Рядом с птицей я написала «рогатый ворон», а на той странице, где были глаза, я долго сидела, не могла придумать, что написать. В итоге отложила эту затею.

Несмотря на то что в моем скетчбуке уже похозяйничали, рисовать все равно хотелось. Неважно, что и чем, просто нужен был сам процесс, который успокаивал.

Я, когда не знаю, что хочу нарисовать, начинаю рисовать деревья. Сначала один ствол, другой, потом от него выстраиваю целую чащу. Занятие, подобное медитации: просто рисуешь черные кривые стволы.

Я рисовала березовую рощу, ее интересно потом штриховать, находить форму, отмечать темный низ дерева и глазастые пятна. Я рисовала ветки, тонкие, как травинки, касалась пальцем карандаша, где хотела дать дымку. За это постоянно ругают, но мне так нравится. Нравится чувствовать пальцами материал.

Я больше не студент, некому ругать.

Коснулась шершавой поверхности дерева и вышла к полю. Золотые колосья качались на ветру, а впереди стояла высокая фигура. Стояла и смотрела на меня. Я подумала, что, наверное, надо с ней поздороваться, но голоса не было. Я слышала ветер, стрекотание насекомых в траве под ногами, слышала, как сзади скрипят деревья. Два мира общались между собой, и мне не стоило им мешать. Но существо в поле ждало именно меня. Диалог между полем и лесом ему был неинтересен.

Тогда я решила, что надо не сказать, а показать. Подняла вверх руку в знак приветствия. Существо кивнуло. Я сделала шаг вперед, существо тоже двинулось на меня. Из леса в поле выбегали разные странные твари, всякие-разные, хихикающие, ворчащие, хлюпающие носом и плюющиеся черной жижей.

Когда мы с существом были уже достаточно близко, поле и лес враз прекратили свою беседу и стали слушать нас.

– Добрый… – Я хотела добавить «день» или «вечер», но совершенно не могла определить, где находилось солнце: свет шел со всех сторон, и ни один предмет не отбрасывал тени. Как на рисунке неопытного художника.

Существо склонило голову в знак приветствия.

– У меня так много вопросов.

Существо покачало головой и тяжело вздохнуло.

– Я вернулась домой?

Кивок.

– А то место существует на самом деле?

Опять кивок.

– Значит, Знат по-настоящему умер.

Существо не двигалось.

Я хотела столько всего спросить, но, как назло, все вопросы испарились. Не помогал даже мой любимый прием, который сдвигает с места любой разговор.

– Я просто не знаю, что мне делать. У меня больше нет моей жизни.

Существо наклонилось ко мне совсем близко и прошептало на ухо:

– Поизучай меня.

Я резко дернулась и уставилась на набросок. Когда я успела перейти на краски – не помню, но передо мной была еще одна картина. Березы, залитые закатным солнцем, а между деревьями колышется золотое поле.

В том поле живет Знат.

Рядом сидел домовой и сверлил меня своими черными глазами.

– А много кикимор живет в доме? – решила спросить я.

– Сколько придумаешь, все твои.

Как всегда, лаконично, коротко и ни фига не понятно.

– Домовых тоже придумывают? – не удержалась я от иронии.

– Приносят, – сухо сказал наш черный веник и ушел.

И как узнавать новое, если тебе не хотят это новое рассказывать?