Станция на пути туда, где лучше

Я: Она пригласила нас посмотреть первый монтаж. И отпраздновать.

ОНА: Посмотреть что?

ОН: Сборку новой серии.

Я: Сборку новой серии.

ОНА: А-а… И где она живет? Я маме передам.

ОН: Бервик-он-Твид.

Я: Беррик-он-Твид.

ОНА: Господи! Это же в Шотландии?

ОН: Кажется, да.

Я: Кажется, да.

ОНА: Адрес знаешь?

ОН: Нет. А зачем?

Я: Нет. А зачем?

ОНА: Затем, что у тебя что-то случилось, Дэн. Мама дала мне твое сообщение послушать.

Я: А-а. Я просто… соскучился.

ОНА: Мама, с тех пор как услышала, волосы на себе рвет. Помчалась в Лидс, взяла на всякий случай дедушкин мобильник. Я тебе дам номер, сможешь ей позвонить. О деньгах даже не думай, разберемся.

ОН: Записывай номер.

Я: Хорошо, только ручку возьму.

ОН: Да.

ОНА:…

Я: Готов. Записываю.

ОНА: 0958… 256… 457. Записал?

Я: Да. 0958-256-457.

ОНА: Я тут у вас на телефоне сидела, ждала твоего звонка, но теперь у тебя ее номер есть, звони ей когда угодно. У тебя точно все хорошо – честное слово?

ОН: Скажи ей, что да.

Я: Да. Все хорошо, Дженет, честно. Но скорей бы домой.

ОНА: Ясно. Позвонишь маме на этот номер?

Я: Да. Обещаю.

ОНА: Ну хорошо. Передай папе трубку, я ему кое-что скажу.

Я: Сейчас. До свидания, Дженет.

ОН:…

ОНА:…

ОН: Да, Дженет. Ну что, разобрались?.. Да нет, не беспокойся… Вообще-то могу, но зачем?.. Да, но для чего это ей?.. Думаю, минут через десять… Просто паб. И всего на одну ночь… Вот что, завтра меня в Уэльсе ждут, на съемках. Все в последнюю минуту решилось, так что Дэна придется взять с собой, но если она хочет его забрать… Хм, даже не знаю, можно встретиться где-то на полпути. Давно она выехала? Если что, позвоню ей на мобильник. Какой номер?

В начале он завалил меня поручениями. Из шкафчика под лестницей велел принести аптечку – деревянный ящик, на крышке нарисованный от руки красный крест, а внутри запас лекарств, бинтов и пластыря на десяток лет. Некоторые тюбики мази, с присохшими крышками, наверняка были старше отца. Он сполоснул руку под кухонным краном, по-прежнему целясь из ружья в дедушку, а потом велел мне наложить на рану салфетку с капелькой антисептической мази, сверху прикрыть двумя слоями марли, перевязать потуже и залепить огромным тканевым пластырем. Из сушильного шкафа я достал дедушкину шерстяную кофту и помог отцу надеть – сначала один рукав, потом другой, – а отец не выпускал ружья. Затем он приказал отключить телефон, и я послушался – побрел в гостиную, где по телевизору шел сюжет о производственных травмах, выдернул провод из базы и, в знак полной покорности, выключил из сети еще теплую вилку девятивольтового адаптера. Когда я вернулся, отец тыкал дедушке в висок ружейным дулом. Старик как мог уворачивался. Отец швырнул мне рулон скотча и велел примотать дедушкины ноги к ножкам стула, каждую по двадцать раз. Я бросил на дедушку полный раскаяния взгляд, а он в ответ понимающе подмигнул. Как только ноги у старика были привязаны, он заложил за спину руки, и мне было велено обмотать ему скотчем запястья.

– Ты только не спорь с ним, Дэниэл, – посоветовал дедушка. – Я всегда чуял, что этим кончится. Мать его думала по-другому, но я-то знал. – Тут отец съездил ему в ухо дулом ружья. – Ох, чтоб тебя, Фрэнсис, ублюдок неблагодарный! Беру свои слова назад. Она вообще ни разу о тебе не вспомнила. – За это он получил прикладом в лицо. Голова его повисла.

– Не надо, папа! Не бей его! Пожалуйста! – взмолился я.

Когда дедушка выпрямился, рот у него был разбит в кровь. Он выплюнул выбитый зуб, и отец загнал его ногой под плинтус.

– Из его рта никогда ничего путного не выходило, – бросил он. И, опустив ружье, придерживая его одной рукой чуть выше приклада, принялся обшаривать кухонные шкафчики. Под раковиной он нашел голубую пластиковую бельевую веревку. – Пожалуй, сойдет, – сказал он. Веревка была новая, еще в упаковке, с ценником. Отец разорвал упаковку зубами и привязал дедушку к стулу, обмотав туго, как мясник перетягивает бечевкой окорок. – Чье там сено в сарае? – спросил отец. – Только не говори, что в одиночку скосил и убрал.

Пол Хардести гневно сверкнул глазами.

– Считай, что мое, – ответил он.

– Значит, никто не заявится за ним?

– Насколько я знаю, нет.

– Так ты овец продал, а сено – нет?

– Когда я овец продавал, сена у меня еще не было.

– Тогда зачем косил?

– Надо было убрать. – Дедушка сплюнул кровью, поморщился, заерзал на стуле. – Не знал я, что ты такой дурак, – по-твоему, я сгноил бы хорошее сено? Это добавляет цену ферме. Ты не поверишь, сколько я получаю с арендаторов. Вдвое больше, чем… – Отец прикладом разбил ему нос. Старик утробно захрипел, взвыл от боли.

– Ты сроду так много не болтал, – сказал отец. – Лучше было, когда ты молчал.

⇒

Мы вышли во двор, переступили через собак, лежавших поперек тропинки. Отец велел мне пройти еще метра два, указал куда. Ружье в чехле он нес прижав к груди, словно охапку хвороста. Язычок молнии на чехле звякал при каждом шаге. На подъездной дорожке, где стоял “вольво” с запотевшими окнами, он велел мне остановиться. И носком ботинка провел по гравию черту.

– Вот тебе отметка. Стой здесь, ни с места, – приказал он. – А я проведаю Барнаби.