Станция Одиннадцать

Вскоре после их возвращения к «Волмарту» в лагерь вернулся и тубист. Он разыскал старого знакомого, живущего в мотеле. Тот поведал, что здесь была эпидемия. От лихорадки полегло тридцать человек, включая мэра. Затем произошла смена власти; знакомый тубиста отказался пояснить, что имел в виду. Однако он все-таки добавил, что с тех пор город покинули двадцать семей, включая Чарли и Джереми. Никто не знал, куда они отправились, и он советовал тубисту не расспрашивать.

— Смена власти, — проворчала дирижер. — Как у них тут все структурировано.

Некоторое время они продолжили обсуждать могилы. Зачем они, если никто не умер? Или это на будущее?..

— Акушерка упомянула какого-то пророка, — напомнила Кирстен.

— Да, чудесно. — Саид мрачно открывал упаковку свечей. Шестой гитарист был его близким другом. — То что надо в каждом городе.

— Кто-то же должен знать, куда они отправились, — пожала плечами дирижер. — Они должны были с кем-то поделиться. У вас еще есть здесь друзья?

— Я знал парня, жившего в «Айхопе», — заговорил третий виолончелист. — Днем наведался, а там все заколочено, и в «Мотор-Лодже» сказали, что в прошлом году он ушел из города. И никто не говорит, куда отправились Чарли и Джереми.

— Здесь никто ничего не говорит. — Кирстен хотелось расплакаться, но она уставилась на асфальт, перекатывая камешек ногой.

— Как мы могли их здесь оставить?.. — Лин встряхнула костюм феи — серебристое коктейльное платье, блестящее, словно чешуя, — и в воздух взвилось облачко пыли. — Могилы. Я даже не могу…

— Города меняются. — Гил стоял у третьей повозки, опираясь на трость, и смотрел на здания и огороды Сент-Деборы, на вуаль из полевых цветов, обрамляющую дорогу. Вывеска «Макдоналдс» отразила последний луч солнца. — Кто мог предвидеть…

— Может, есть какое-то объяснение, — с сомнением произнес третий виолончелист. — Они уехали, а люди, например, решили, что умерли?

— Пророк, — сказала Кирстен. — Надгробия с их именами. Акушерка посоветовала не задавать вопросов и поскорее отсюда убираться. Я не упоминала?

— Упоминала. Раз шесть, — букнул Саид.

Дирижер вздохнула.

— Мы не можем уехать, пока не разберемся. Давайте готовить вечернюю программу.

Повозки стояли вплотную, и на них висел фон — сшитые простыни, потемневшие от многолетних путешествий, с нарисованным лесом. Александра и Оливия насобирали веток и цветов для полноты картины. Края сцены обозначили сотней свечей.

— Я поговорил с нашей бесстрашной главой, — рассказал Август Кирстен позже, настраивая инструмент перед выступлением, — и она считает, что Чарли с шестым гитаристом отправились на юг, вдоль берега озера.

— Почему на юг?

— Потому что на западе вода, а на север они не пошли. Мы встретили бы их по дороге.

Солнце почти скрылось за горизонтом, и жители Сент-Деборы начали стягиваться на представление. Куда меньше, чем раньше — на гравии бывшей парковки в два ряда разместились от силы тридцать человек с мрачными лицами. У первого ряда, вывалив язык, лежала серая, похожая на волка собака. Девочки, которая преследовала Кирстен, видно не было.

— А на юге вообще что-нибудь есть?

Август пожал плечами.

— Побережье. Должно ведь что-то быть между этими местами и Чикаго, как думаешь?

— Может, они ушли в глубь земель.

— Вариант, но они знают, что мы туда никогда не заходим. Они отправились бы туда, если бы только не хотели с нами больше встретиться, а зачем им?.. — Август покачал головой.

— У них девочка, — произнесла Кирстен. — Аннабель.

— Так звали сестру Чарли.

— По местам, — скомандовала дирижер, и Август ушел к остальным струнным.

11

Что было утрачено во время катастрофы? Почти все, почти все. Однако остается красота. Сумерки в новом мире, постановка «Сна в летнюю ночь» в городке со странным названием Сент-Дебора-на-воде, блеск озера Мичиган вдали. Кирстен в роли Титании с короной из цветов на коротко стриженных волосах; шрам на скуле, почти невидимый при свете свечей. Вокруг Кирстен кружит Саид в смокинге, который она обнаружила в шкафу умершего человека около Ист-Джордана.

— Стой, дерзкая. Иль я тебе не муж?

— Да, я — твоя жена.

Строки пьесы, написанной в 1594 году, когда театры Лондона вновь открыли двери после двух лет чумы. Или, возможно, созданной на год позже, в 1595-м, за год до смерти единственного сына Шекспира. Спустя столетия на далеком континенте Кирстен проходит по сцене в облаке цветной ткани, исполненная злости и любви. На ней свадебное платье, которое она добыла в Нью-Петоски — шифон и шелк с акварельными полосами.

— Чтоб наших игр, — продолжает Кирстен, — ты не нарушил ссорой. — В эти мгновения она чувствует себя как никогда живой. На сцене она ничего не боится. — И ветры, видя, что дудят напрасно, как будто мстя, из моря извлекли губительный туман…