Станция Одиннадцать

У парка Аллан, примерно в середине пути, Дживана охватила внезапная радость. Артур умер, напомнил он себе, ты не смог его спасти, чему здесь радоваться? Однако повод нашелся; Дживан был счастлив, потому что всю жизнь гадал, какую профессию выбрать, и теперь понял, совершенно ясно понял, что хочет работать в «Скорой помощи». В те моменты, когда остальные способны лишь смотреть, он готов сделать шаг вперед.

Накатило нелепое желание пробежаться по парку. Снегопад превратил его в незнакомое место, полное теней и черно-белых деревьев. Поблескивал стеклянный купол теплицы. В детстве Дживан любил лежать на спине во дворе и смотреть на падающий снег. В кармане завибрировал телефон. Дживан остановился и прочитал сообщение от Лауры: «Голова разболелась, ушла домой. Захватишь молока?»

Все, порыв сошел на нет. Билеты в театр должны были стать эдаким красивым жестом — в духе «давай добавим в жизнь немного романтики, ведь мы только и делаем, что ссоримся», — а Лаура оставила его одного. Он делал непрямой массаж сердца мертвому актеру, а она ушла домой и теперь просит купить молока. Стоя на месте, Дживан начал мерзнуть. Пальцы ног онемели от холода.

Волшебство метели исчезло. Счастье, испытанное мгновение назад, померкло. Снег падал бесшумно и быстро, скрывая под собой припаркованные у обочины машины. Дживан боялся, что наговорит лишнего, если вернется сейчас домой к Лауре. Он подумал о баре, но общаться ни с кем не хотелось, да и напиваться тоже. Лучше просто побыть одному, пока он не решит, куда идти дальше. И Дживан шагнул в тишину парка.

2

В театре Элгин еще оставалось несколько человек. Двое в костюмерной — женщина чистила наряды, мужчина их гладил. Актриса, игравшая Корделию, пила текилу за кулисами с помощником режиссера. Молодой рабочий подметал сцену и кивал в такт музыке с айпода. В гримерной женщина, чьей обязанностью было следить за маленькими актрисами, пыталась утешить плачущую девочку, которая видела смерть Артура.

Шестеро человек переместились в бар, расположенный в фойе; бармен сжалился и тоже остался. Среди них был режиссер, Эдгар и Глостер, гример, Гонерилья, а также исполнительный продюсер. В то время как Дживан брел по парку сквозь метель, бармен наливал Гонерилье виски. Разговор зашел о том, как сообщить о случившемся родственникам Артура.

— Кто у него вообще был? — спросила сидящая на высоком стуле Гонерилья. Без грима лицо с покрасневшими глазами казалось мраморным — самым бледным и безупречным из тех, что когда-либо видел бармен. Вне сцены она выглядела куда ниже ростом, да и совсем не такой злой.

— Сын, — ответил гример. — Тайлер.

— Сколько ему?

— Семь или восемь? — Гример знал точный возраст, но не хотел признаваться, что читает светские журналы. — Наверное, живет с матерью в Израиле — в Иерусалиме или Тель-Авиве.

Он знал, что в Иерусалиме.

— А, точно, та светловолосая актриса, — сказал Эдгар. — Элизабет, да? Элиза? Что-то в этом роде.

— Бывшая жена номер три? — поинтересовался продюсер.

— Кажется, сына родила бывшая жена номер два.

— Бедный парнишка, — сказал продюсер. — А сейчас у Артура кто-нибудь был?

Воцарилось неловкое молчание. Артур крутил роман с женщиной, которая присматривала за маленькими актрисами. Об этом знали все присутствующие, кроме продюсера, хотя каждый и сомневался, что другой тоже в курсе. Ее имя произнес Глостер:

— Где Танья?

— Кто это? — спросил продюсер.

— Одну из девочек не забрали. Наверное, в гримерке. — На глазах у режиссера никогда никто не умирал. Ему хотелось курить.

— Ну, — снова заговорила Гонерилья, — так кто? Танья, маленький сын, бывшие жены… А еще? Братья-сестры, родители?

— Кто такая Танья? — настаивал продюсер.

— Сколько там этих жен? — Бармен натирал бокал.

— У него есть брат, — сказал гример, — не помню имени. Артур упоминал младшего брата.

— По-моему, три или четыре, — ответила Гонерилья о женах. — Три?

— Три. — Гример сморгнул слезы. — Не знаю, развелся ли он окончательно с последней.

— То есть Артур не женат… он не был женат? — Продюсер понимал, как нелепо прозвучал вопрос, но не мог подобрать других слов. Артур Линдер вошел в здание театра всего несколько часов назад, и невозможно было представить, что завтра он уже не придет снова.

— Три развода, — произнес Глостер. — Невероятно.

Он и сам недавно расстался с женой. Сейчас он пытался вспомнить, что последнее сказал ему Артур. Что-то про расстановку во втором акте?..

— Кому-нибудь уже сообщили? Кому нам звонить?

— Надо позвонить его юристу, — проговорил продюсер.

Бесспорная необходимость, да. Однако это настолько опечалило собравшихся, что некоторое время они пили молча.

— Юристу!.. — наконец выплюнул бармен. — Господи, вот так умрешь, а звонить будут юристу.

— Кто там еще? — спросила Гонерилья. — Семилетний сын? Бывшие жены? Танья?

— Знаю, знаю, — продолжил бармен. — Просто это чудовищно.

Все снова умолкли. Кто-то сказал про сильный снегопад, и они в самом деле увидели метель сквозь стеклянные двери в дальнем конце фойе. Из бара снег казался нереальным, будто кино о плохой погоде на пустынной улице.

— Ну, за Артура, — произнес бармен.