Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны)

Анька благодарно кивает: так еще и лучше. Пешком отсюда до остановки четверть часа как минимум. Тем более что фургон — вон он, подъехал, из окна видно.

Вот только последний клиент совсем не похож на предыдущих. Наотмашь распахивается дверь, и два раскрасневшихся милиционера вталкивают в комнату высокого мужика в кроличьей шапке. Анька узнает его сразу: это ведь дядька из очереди за стенками, тот самый, который не далее как сегодня утром обновил ей печать на запястье! Милиционеры силой усаживают мужика на скамью у стены напротив лейтенантского стола.

— За что, командир? — с обидой произносит кроличья шапка. — Разве я пьян? Ну?! Ты посмотри на меня, командир. Что ты все в бумаги да в бумаги? На человека посмотри! Я человек, понял?! Командир! Командир! Разве я пьян?

Лейтенант отрывает глаза от протокола и смотрит на задержанного.

— А когда ты пьян, Миронов? — мягко интересуется он. — Ты у нас всегда трезв. Раз в две недели как минимум. Мой тебе совет, Миронов: веди себя тише. Если уж ты человек. Человек, он представителей власти уважает, а не бьется, как ёханый карась.

— Это я-то карась? — горько переспрашивает мужик. — Ии-и… эх ты, командир. Разве ж я пьян? Они ж меня из сквера взяли. Ну что я делал, кому мешал? Отдыхал на скамейке, только и всего. Это вы для плана, да? Не хватает? Не хватает для плана — хватай Миронова, да? Ии-и…

Лейтенант прищуривается.

— Кому мешал? Социалистическому правопорядку мешал. Сейчас, Миронов, зима на дворе. И в сквере тоже зима, минус семь. Вот замерз бы ты, Миронов на этой скамейке, и что тогда? Кто отвечал бы? Ты? Ты уже ответить не смог бы, Миронов. Родственники? Нет у тебя родственников, один ты, как перст. Кто тогда остается? Остается, Миронов, только он, социалистический правопорядок. Это на его ответственные плечи легла бы вся соответствующая ответственность. Это ж сколько хлопот, Миронов, сам подумай! Констатировать смерть, отвезти в морг, вскрыть, осмотреть, заказать гроб, похоронить…

— Вскрыть? — растерянно повторяет Миронов. — Кого вскрыть? Меня вскрыть? За что, командир? Да я трезв, как стекло. Хочешь, пройдусь?

Он порывается встать, но два милиционера, нажав на плечи, прижимают его к лавке.

— Дай пройтись! — выкрикивает задержанный. — Ну дай, ну что тебе стоит…

— Черт с ним, — вздыхает лейтенант, — пусть пройдет. Хлопцы, дайте.

— Спасибо, командир! Эх, где наша не пропадала…

Кроличья шапка радостно вскакивает со скамьи и отбегает к стене. Пол в комнате дощатый, крашеный; прямые линии его досок лежат перед мужиком как узенький мостик к свободе. Зачем-то поплевав на ладони, Миронов делает первый шаг. Глаза его выпучены для пущей сосредоточенности, нижняя губа закушена, руки расставлены по сторонам. Шаг, еще шаг…

Нетвердые ноги кренделями — против милицейского пола, прямого и неотвратимого, как протокол. Нетрезвый человек против равнодушной судьбы. Присутствующие, затаив дыхание, следят за этим неравным поединком. Даже студент оторвался от своего учебника. Удивительно, но пока что Миронов идет пряменько, не сбиваясь с доски. Неужели так и дойдет?

— Йех!! — вдруг рявкает один из милиционеров, и мужик, вздрогнув от неожиданности, оступается, не добрав всего лишь одного метра до заветной цели.

— Вот видишь… — лейтенант сочувствующе разводит руками и возвращается к заполнению протокола.

Миронов какое-то время стоит, горестно мотая головой, затем снова садится на скамью.

— Менты поганые… — тихо бормочет он. — Всегда вы так… сволочи…

— Миронов, я тебя один раз уже предупреждал: веди себя тише, — говорит лейтенант, не поднимая глаз от стола. — Теперь предупреждаю вторично. Третьего последнего предупреждения не будет. Это тебе не Китай… Хлопцы, давайте изъятие.

Один из милиционеров подходит к столу и начинает доставать из бумажного пакета изъятые у задержанного вещи.

— Так, — записывает лейтенант. — Нос-платок. Зап-книжка. Карандаш. Ремень брючный. Кошелек. Мелочь монетами… считал?

— Двадцать четыре копейки, — докладывает милиционер.

Миронов вдруг резко вскидывает голову.

— А рубль? Где рубль?! Там еще рубль был! Отдайте рубль, гады! Отдайте рубль!

Вскочив на ноги, он бросается к столу, волоча за собой двух милиционеров. Те пытаются выкрутить мужику руки, но безуспешно: возмущение и жалость к пропавшему рублю придают ему поистине нечеловеческие силы. Кроличья шапка катится по полу; расхристанный, мосластый, патлатый, со сползшими до колен штанами, он наступает на сидящего за столом лейтенанта.

— Вы на кого прете?! — кричит он. — Вы на народ прете! Менты поганые! Чью кровь льете? Чью кровь?! Кровь! Кровь! Кровь!

Дикий взгляд мужика устремлен в угол комнаты. Анька смотрит туда же — на полу и в самом деле поблескивает небольшая красноватая лужица. Господи, это же мясо наконец протекло!

— Сатрапы!