Стану рыжей и мертвой, как ты

— Сказать, что я во всем виновата, — ничего не сказать… — прошептала я сдавленным голосом. — Понимаешь, смерть — это так страшно. Но рядом со смертью шагает сама жизнь с ярким солнцем, теплым ветерком… Мы возвращались уже домой, проезжали мимо леса, и тогда она вдруг вспомнила, что знает одну большую поляну, где всегда было много земляники. Мы решили остановиться и проверить, так ли это… прошло много лет, все могло измениться. Думаю, что нам просто хотелось почувствовать контраст между всем тем, что мы пережили на кладбище и в доме тети Ирмы, и самой жизнью. Иначе как еще можно оценить все это? И я, будь я другим человеком, с другим характером, могла бы, к примеру, отговорить ее, поторопить, мол, нам уже пора, нас ждут Ульрика и Марина… Но я не сделала этого, о чем сейчас страшно жалею. Да что там, я страдаю…

Я рассказывала ей о том, как мы собирали землянику на той самой поляне, что возле леса, как мы радовались тому, что не все исчезло со временем и что природа еще жива, как и эта земляника. А ягоды были такие спелые, сладкие, ароматные. Мы просто горстями ее ели, потом решили собрать немного в дорогу. А она… она захотела вернуться к машине за пакетом. И я отпустила ее. Я ничего, ну просто совсем ничего не предчувствовала. Она ушла, а я углубилась дальше, вдоль леса, на самую опушку, где земляники было еще больше! И вдруг я услышала ее крик. Страшный крик. Он был недолгим…

Марина, слушавшая меня, закрыла лицо руками, словно так хотела загородиться от всего того, что ей еще предстояло услышать, узнать.

— Я повернула обратно и побежала к машине. Я неслась, как ветер. Понимала — что-то случилось. Первое, что мне подумалось, что она оступилась, ударилась, сломала что-то и что ей очень больно. Но когда я уже увидела машину, то глазам своим не поверила… Дверца была открыта, и какой-то человек наполовину скрылся в ней, словно что-то искал. И ее, моей голубушки, не было видно. Я не стала кричать, чтобы не спугнуть этого человека. Я вошла в лес и стала спускаться к машине, прячась за деревьями. И когда уже подошла к самому краю леса, вот буквально в нескольких шагах от меня стояла машина… И тут я увидела ее.

Картина, которую я не забуду теперь никогда в жизни, возникла у меня перед глазами так явственно, что на меня словно пахнуло запахом хвои и свежей крови…

Ей так полоснули по горлу, что голова запрокинулась, как у убитой косули или олененка. Зияющая рана, мокрая от крови трава, залитая кровью футболка…

— И тогда я закричала… Непроизвольно! Знаешь, вот так… А-а-а-а… Думаю, у меня кожу с горла сорвало, когда я так заорала… Если бы не это, может, я нашла бы способ как-то ударить его, у меня было время найти корягу, да и обрушить ее на его голову. Тем более он стоял в такой позе, копаясь в бардачке машины, что мне нетрудно было его прибить. Но мой крик сделал это невозможным. Бандит этот выбрался из машины, обернувшись на крик, и увидел меня. Бросился ко мне. И вот, что было потом, я почти не помню… Я бежала так, что не чувствовала, как меня царапают ветки деревьев, я куда-то проваливалась, как-то перелезла через завалы старых сосен… Они казались мне раскаленными, потому что было больно рукам, ногам…

— Так ты убежала от него?! — Марина крепко прижалась ко мне, счастливая, вероятно, уже тем, что сохранена моя жизнь, что я здесь, рядом, живая! Хотя слово «счастливая» — весьма условно. Она вцепилась в меня, как в оживший призрак, сама еще не до конца осознавая, что мне удалось выжить.

— Да, мне повезло. Я убежала, провалилась в какую-то яму, спряталась там в кустах… Он огромный и неповоротливый. Он может только резать своим острым ножом. Его фамилия Рокотов… — И я рассказала Марине о том, как спланировала встречу со следователем Дождевым, как заручилась его поддержкой, тем более что вся полиция ищет Рокота, убийцу-рецидивиста, бандита, который, вырвавшись на свободу, вырезает целые семьи.

— Где она теперь? Где ты ее оставила, в… морге? — мокрыми от слез губами прошептала Марина. — Мы должны теперь ее забрать, чтобы похоронить?

Вот и наступил тот момент, которого я боялась больше всего. Я окончательно растерялась, потому что именно тогда я вдруг поняла, что совершила преступление. И что теперь, рассказав всю правду, я могу потерять и Марину.

— Марина… Не знаю, как тебе и рассказать…

Я замолчала, отвернулась даже от нее. Сейчас она скажет мне, что я поступила бесчеловечно, что так нельзя, что это просто идиотизм!

— Ты похоронила ее в лесу, чтобы выдать себя за нее и не отдавать Улечку в Дом малютки? Я правильно поняла? — сухо, трагическим голосом спросила она, и я не сразу поняла, упрек ли это или выражение понимания.

Я лишь кивнула.

— Какая же ты…

Я зажмурилась.

— … сильная… Ты поэтому волосы покрасила?

9. Германский след

Высокий худой лысоватый человек в черных потертых брюках и серой рубашке с закатанными рукавами вышел из здания краеведческого музея и, обливаясь потом, бросился по аллее прямо к пляжу, благо он находился всего в нескольких десятках метров от центральной улицы города Маркса.