Стану смелой для тебя

Санта знала, что будет после «чтобы». Забыть всё добро Щетинского и их тоже забыть.

Так сделали почти все когда-то друзья. Партнеры. Товарищи. Должники.

Из широченного круга людей, заглядывавших Петру в рот при его жизни, после смерти слились без преувеличения сотни.

И речь не о том, что Елена или Санта требовали слишком многого. Они вообще ни от кого ничего не требовали. Но всё лицемерие этих людей сводилось к тому, что в День рождения Щетинского или в годовщину его смерти посторонние люди находили времени на то, чтобы написать пост о том, какая величина ушла и как много они не успели сделать вместе…

А позвонить Елене и спросить, ничего ли не нужно, – нет.

И особенно болезненно Санте было переживать тот факт, что Чернов – в числе этих людей. Он не кичился своей связью с Петром, которая была, пожалуй, куда более сильной, чем у других. Но со смертью отца он просто ушел из жизни оставленных им жены и дочери.

Ничего им не должен был, Санта это понимала… Но его безразличие всё равно делало ей больно.

Потому что к нему у Санты было особое отношение. Очень-очень особое…

По предплечьям снова пошла волна мурашек, Санта на секунду зажмурилась, чтобы вернуться в реальность, кашлянула несколько раз…

– У него такая же память, как у всех, мам. И ты не должна была… Я не хочу чувствовать себя обязанной… Чернову.

Произнести заветное «Данила» Санте было сложно. Правда она в жизни не обращалась к этому мужчине по имени. Она вообще к нему никак не обращалась. Обычно просто глотала язык и терялась. Выглядела, наверное, как недоразвитая дура… А он усмехался немного иронично, слегка искристо и говорил: «привет»…

Чернов просто проявлял дружелюбие к дочери начальника, а дочь… Наверное, действительно дура, раз ей хватило этих улыбок и тихих приветствий, чтобы влюбиться. И не хватило четырех лет, в которые он продемонстрировал лучше некуда: она ему не интересна как человек, чтобы успокоиться.

– Санта, – с тем, как голос младшей Щетинской уверенность терял, голос старшей становился всё более твердым. Иногда Елена тоже пыталась достать из закромов памяти тон и аргументы мужа. Очень редко. Но всегда умело. – Я уже позвонила Даниле. Данила уже сказал, что с радостью поможет тебе со стажировкой. Раз ты мне звонишь – тебе уже написали и наверное пригласили на собеседование…

– И задания отправили…

Санта перебила тихо, признаваясь на выдохе.

– Вот видишь… Тем более… А теперь подумай, как мы будем выглядеть, если после всего этого ты напишешь, что произошла ошибка и стажироваться в Веритас ты не хочешь… Ну это же глупость, Сантуш…

Под конец тон Елены снова стал нежным. А уверенность Санты в том, что она ни за что в жизни… Улетучилась.

– Сделай задания. Сходи на собеседование. Да хотя бы просто привет от меня передашь, скажешь, что я скучаю. На чай зову…

Лена попыталась перевести в шутку, а Санте стало откровенно неловко. Мама не знала, что этот человек значил для Санты в детстве и значит до сих пор. Никто не знал.

– Я видела, ты его читаешь. Он тебе нравится. И отец говорил, что профессионал он хороший. Петя не промахнулся бы, малыш. А я хочу, чтобы тебя учили лучшие. Пожалуйста… Для меня…

Ответом младшей Щетинской снова был вздох. Тяжелый… И пораженный. И как с таким неумением стоять на своем она будет хоть кого-то представлять в судах? Да она же сольет любое дело…

Чтобы пресечь попытку удариться в самобичевание на взлете, Санта мотнула головой, задерживаясь на ростовом зеркале у кровати.

Она молодая. Она красивая. Она – выпускница престижного юрфака с почти полученным красным дипломом. Она заслуживает лучшего. Беда в одном: это нужно чувствовать, а не повторять для себя же.

– Только больше никогда, мам…

Санта попыталась замаскировать свою капитуляцию под требованием.

– Конечно, Сантуш… – Елена с радостью подыграла, но по голосу было слышно: она чертовски довольна! Даже улыбается… Как-то заразительно. Настолько, что Санта чувствует, что руки начинают подрагивать от волнения и нетерпения, а губы растягиваются… – Больше ни в жизни! – И Елена клянется, а Санта понимает: это всё до первой необходимости дать дочке подобный новый пинок.

Которые, по идее, раздавать суждено было отцу, но его нет.

* * *

Проговорив с мамой ещё несколько минут, Санта скинула вызов, вернулась к кровати, опустилась на уголок, открыла Фейсбук…

Почувствовала, что уши немного краснеют. Ей стыдно, что мама настолько прозорливая. Ведь первый же пост в её ленте – «Черновский».

Только ей не просто «нравится» Чернов. Она немного его сталкерит. Читает все блоги и заметки. Следит за страничкой. Стесняется лайкать, но в душе лайкает всё. Мониторит дела на сайте судебной власти и новости на сайте "Веритаса", радуется победам фирмы, как своим… Она убеждает себя, что просто учится. Что влюблена в профессионализм. А на самом деле, в улыбку.

Но признаться в этом слишком сложно даже себе.

Ведь трусость. Портит. Жизнь.

Взяв себя в руки, Санта вернулась на почту, открыла письмо, напечатала:

«Добрый день!