Стану тебе женой (СИ)

— Блин… — огорчённо вздыхает. — Я не знал, Натали. Прости. Я сейчас быстро сгоняю в магазин и куплю тебе целую сетку апельсинов. Хорошо?

— Не нужно никуда ходить. Мне есть кому приносить апельсины, — кладу руку на свой живот и глажу его, — нам с малышом от тебя ничего не нужно, если ещё не понял.

— Ну зачем ты так со мной? Я же от чистого сердца, Наташа. Ты одна живёшь в этой квартире с нашей дочерью и о тебе даже позаботиться некому, а ты же мне не чужой человек. Ты мать моей дочери, мы с тобой на всю жизнь связаны, хочешь того или нет.

— Вова, я повторяю для особоодарённых! Мне есть кому приносить апельсины. Ты можешь заботиться о дочери. Здесь, — указываю на свой живот, — не твой ребёнок и не нужно о нём заботиться.

— Ты мне не чужая, — повторяет как мантру, словно не слышит меня.

— Ты меня не слышишь, Вова! Я тебе в третий раз говорю и в последний. Мне от тебя ничего не нужно. У моего ребёнка есть отец и именно он будет покупать “Кишмиш”, если я захочу.

— Наташа, — ошарашенно смотрит на меня. Ухмыляется. — У тебя всё хорошо? Может, к врачу? Я могу поискать лучшего специалиста и записать тебя на приём.

— Мне не нужен врач. Моя крыша на месте, если ты это имеешь в виду. Радмир живой. Его смерть — это наглая ложь.

Размашистым шагом Вова направляется ко мне. Опомниться не успеваю, как он хватает меня за плечи и хорошенько трясёт, причиняя боль своими пальцами, которые обжигают кожу словно щупальцы медузы.

— Что ты несёшь, Наташа? Очнись! Он умер! Его нет, а я есть. И я хочу стать отцом твоего ребёнка!

— Пусти, — головой качаю, руки сжимаю в кулаках и стучу по плечам Вовы. — Не трогай меня. Убери свои руки.

— Наташа, родная. Я простил тебя, — он сжимает меня ещё крепче, мажет горькими поцелуями по всему лицу, несмотря на мои попытки вырваться. — Я же люблю тебя, дура.

— Если ты меня сейчас не отпустишь, я обо всём расскажу Радмиру.

На мгновение Вова замирает, отстраняется ровно настолько, чтобы заглянуть мне в глаза и не увидеть там ничего, кроме ненависти и боли. Да, Островский, именно эти чувства я испытываю к тебе.

В дверь стучат и я запоздало соображаю, что мы с Вовой заблокировали дверь, прижимая своими телами.

— Мамочка, — ласковым голосом поёт моя птичка.

Мы с Вовой молча отходим от двери и, будто ничего не случилось, расплываемся в широкой улыбке, увидев нашу принцессу в костюме Эльзы из “Холодное сердце”.

— Папочка, я у тебя красивая? — спрашивает малышка и начинает крутиться, демонстрируя своё платье.

— Ты самая красивая, принцесса, — Вова подхватывает Лизу на руки и целует в щеку. — Доченька моя.

После обмена нежностями Вова опускает Лизу на пол, а крошка внезапно выдаёт:

— Папочка, а ты не обидишься, если я на новогодний утренник ещё Радика позову?

Вова меняется в лице. Бледнеет. Ошеломлённо смотрит на малышку, затем на меня.

Он делает громкий вздох и плотно сжимает челюсти, отчего на его скулах появляются желваки. Вова злится и на меня смотрит таким взглядом, будто я враг номер один.

— Делай, что хочешь, дочка, мне всё равно, — равнодушно произносит и проходит мимо меня, слегка задевая плечом.

Лизка смотрит вслед своему отцу, и я вижу, как надуваются её розовые губки, как трепещут реснички.

— Ну, малыш, не плачь, — опускаюсь на колени, обнимаю дочку.

— Папа меня не любит?

— Очень любит, зайка.

— Тогда папа не любит Радика? Поэтому так сказал?

В коридоре громко хлопает дверь и Лиза с перепуга вздрагивает.

— Лизок, давай с тобой договоримся. Ты папе ничего не говоришь про Радика, а Радику ничего не говоришь про папу. Хорошо? Так будет лучше, малыш.

— Но я их обоих люблю, мам… — отвечает Лиза и моё сердце болезненно сжимается в груди.

***

Рабочая неделя начинается с сюрприза. В понедельник с самого утра перед работой мне звонит Радмир и говорит, что с сегодняшнего дня мы с дочкой ездим на машине.

— Рад, зачем? Мы с Лизой прекрасно добираемся на маршрутке. Ну какой личный водитель, к чему лишние траты? Мне даже подумать страшно, сколько это всё стоит, — пытаюсь убедить, но сердцем чувствую, бесполезно.

— Детка, я хочу заботиться о тебе. Маршрутка — это же так неудобно, да и укачивает, а у тебя и так токсикоз, а вдруг кто-то зацепит живот, хм?

— Не зацепит, — произношу улыбаясь, — ты разбалуешь меня.

— Хочу баловать тебя.

— Я люблю тебя, Радмир.

— Люблю сильнее, — отвечает он, а у меня аж мурашки бегут по спине от звуков хриплого голоса. — Наташа, я говорил, что хочу познакомить тебя со своей семьёй. Помнишь?

— Что уже?

— Да. Сегодня в восемь часов вечера ужин. Вас водитель заберёт.

— Вас?

— Ну, да. Тебя и Лизу, — уточняет он и моё сердце ухает вниз, а к горлу неожиданно подкатывает ком. — Чего замолчала, Наташ? Испугалась?

Качаю головой, хоть он и не видит этого. Чёрт… да. Я испугалась.

— Может, без Лизы?

— Почему?

— Так будет лучше. Я укладываю её спать в начале десятого. Нехорошо, если поломается режим, нам рано вставать в садик.

Нагло вру, не испытывая угрызения совести. А как ещё объяснить Радмиру, что я боюсь его родственников, ведь не знаю, как они воспримут Лизу? Одно дело я, другое — мой ребёнок.