Стану тебе женой (СИ)

— Ну и что? У нас Радмир есть, он нам вкусненькое будет приносить.

— А ещё в больнице нужно соблюдать покой. Бегать и прыгать категорически нельзя.

— Я буду тихой, как мышка, мамочка. Обещаю. Ну, пожалуйста.

— Нет, Лиз. Тебе со мной, правда, нельзя, — дочка огорчённо вздыхает, отчего моё порванное в хлам сердце бьётся в очередных конвульсиях. — Малыш, не обижайся. Меня на следующей неделе выпишут и мы снова будем с тобой вместе.

Я подхожу ближе и, схватив стоящий в углу стул, присаживаюсь недалеко от девчонок. Наташа наконец-то отрывает взгляд от дочери и переключает его на меня.

— Привет, — фальшиво улыбаюсь, а она всего лишь кивает. В её глазах такой холод, но я не сдаюсь. — Тебя правда выпишут на следующей неделе?

— Правда, — отвечает Наташа, но уже её голова повёрнута в сторону Лизы и от этого жеста меня скручивает в сто раз хуже любого нокдауна.

Не хочет смотреть на меня?

Я настолько ей противен?

— Если нужно привезти какие-то вещи, то я могу смотаться домой — только скажи.

— Ничего не надо. У меня всё есть.

Киваю, хотя она этого и не видит. Ну да, всё есть у неё. Подружка каждый день ходит и приносит. А меня попросить, получается, западло. Ладно. Это я уж как-нибудь переживу, лишь бы только знать, что у неё действительно всё есть. С лечением и медикаментами проблем нет — это я точно знаю, потому что с первого дня, как Наташу госпитализировали, пообщался с главврачом и теперь, в случай чего, он лично звонит на мобильный.

В палату входит медсестра и, увидев нас с Лизой, просит ненадолго постоять за дверью, чтобы она могла выполнить необходимые процедуры согласно назначенного лечения. Естественно, мы выходим.

— Радик, когда медсестра закончит делать маме укол, ты заходи один, а я тут за дверью постою, — на полном серьёзе заявляет Заяц, смотря на меня большими карими глазами, точь-в-точь как у её матери.

— Не чуди, Заяц. Вместе пойдём.

— Ты такой большой, а совсем ничего не понимаешь. Вам с мамой поговорить нужно. Она обижена на тебя. Я видела, как она на тебя посмотрела, но при мне ничего не сказала.

— Лиз, не выдумывай. Мы же взрослые, сами разберёмся.

— Я не хочу, чтобы вы ругались. Я уже потеряла папу и больше никого не хочу терять.

— Не потеряешь, — говорю уверенным тоном, хотя сам уже давно не могу быть ни в чём уверенным.

Медсестра покидает палату и мы с мелкой возвращаемся к Наташе.

— Я музыку хочу послушать. Скучно стало, — Заяц демонстративно достаёт из своего рюкзака наушники и включает планшет.

Меня гордость берёт за девчонку. Мелкая, но мудрая не по годам. Вещи правильные говорит, которые не всегда взрослые понимают. И потому мне становится ещё хреновей. Значит, я — стопроцентная безнадёга, раз даже ребёнок с первого взгляда понял, что к чему.

Пользуясь моментом, подсаживаюсь к Наташе, опускаясь прямо на койку. Нагло беру за руку и сжимаю пальцы, когда предпринимает попытку её выдернуть из моей хватки. Голову отворачивает к окну, на меня всё так же не смотрит.

Сжимаю челюсти. Я не злюсь, нет. Просто реально ребёнок прав и я тоже больше никого не хочу терять.

— Наташа, я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать и у тебя есть на это полное право. Но тогда просто послушай меня. Пожалуйста, — жду несколько секунд, чтобы убедиться, что она действительно слушает. — Я виноват. Я не оправдываюсь. И всё, что произошло — полностью лежит на мне. Я не хочу никого обвинять, потому что, повторюсь, виноват я, но если бы в ситуацию не вмешалась полиция, в тебя не стреляли бы, Наташа. Я не знаю, как этот мудак Ардашев обо всём пронюхал и какого чёрта всунул свой пятак. Тебя должны были отпустить, передать мне в руки, но всё пошло не так и я уже объяснил почему. Мне не хватит слов, мне целой жизни не хватит, чтобы искупить перед тобой вину. Но я тоже сейчас скорблю по нашей дочери. Я тоже потерял ребёнка, Наташа. Я чуть не потерял тебя…

Слова застревают в горле, и я прячу лицо в ладонях, чтобы она не видела моих слёз. Мужики ведь не плачут, как бы хреново им не было. Звездёшь, конечно. Плачут ещё и как, только втихомолку, в одиночку, чтобы ни одна живая душа не знала.

Выдерживаю паузу, чтобы выровнять дыхание и незаметно вытереть мокрые глаза. Наташа до сих пор повёрнута к окну. Походу, я начал понимать особенности моей женщины. Наташа всегда морозится, когда ей хреново. И я не смею осуждать её за это, только она должна понимать, что мне тоже сейчас "почти что вилы".

— Прости меня. Очень тебя прошу. Прости, — совсем наглею и прижимаю её руку к своему лицу, может, хоть так в каменном сердце что-то ёкнет. — Я не могу тебя потерять, Наташа. Просто не вынесу этого.

Медленно она поворачивает голову и скашивает взгляд. Не в глаза смотрит, а куда-то в район запястье, на циферблат часов, что ли.

— Бог простит, и я прощаю, — цитирует Евангелие, только легче от этого не становится. Уверен, она ответила из ряда "на отвали".

— Наташа, я люблю тебя. Я выдержу любое твоё наказание, только знать бы, что ты действительно меня простила.