Она.
Нет, определенно мне все это очень нравится! Но ведь они вас когда-нибудь убьют!Голос.
Ну что ты, старуха! Если бы хотели — давно убили. А они только бьют, чтобы я падалью себя чувствовал, чтобы падучая моя повторялась… Помнишь, как Федя описал: «Падучая приходит мгновенно. В это время вдруг искажается лицо, особенно взгляд. Конвульсии и судороги овладевают всем телом, всеми чертами… Страшный, невообразимый, ни на что не похожий вопль вырывается из груди — и в этом вопле исчезает все человеческое…»Она.
Как? Вы опять… наизусть?Голос
Она.
То есть как? Что… сыграть?Голос
Она.
Ха-ха-ха… Ну что вы, я давно ушла со сцены… С ролями покончено, друг мой.Голос.
Соврала! Как можно покончить с тем, для чего родился? Разве я могу перестать рисовать?.. Я как увижу красивое — непременно нарисую, чтобы восторг свой небу явить. А некрасивое — ни за что! Я — Федя, певец красоты… Вот санитарка меня просит: «Нарисуй!» — «Не могу, — отвечаю, — я красавиц только рисую, а ты молодая, сисястая, но не красавица». А вот ты, старуха, — красавица!Она.
Это вы из-под дивана рассмотрели?Голос.
Да-да, по ногам! Я все по ногам определяю: и характер, и лицо… и даже прическу…Она.
Вы просто палеонтолог какой-то!Голос.
Среди людей красивые — редки. Вот среди животных — навалом красавцев! На днях я рисовал пуделя: нос бликует, язык алеет, шерсть — антрацит! И весь он — просто сложный красавец! Только чтобы рисовать, мне изучить надо. Я тебя за месяц изучу!Она.
А, у вас тоже плохо с памятью… Я говорила: я здесь всего на неделю!Голос.
И через месяца полтора — твой портрет готов…Она.
Да что ж вы — оглохли? Я через неделю — тю-тю!Голос.
Странно, я всегда чувствую, что будет. Я гений, старуха! Ничего, что я зову тебя старухой?Она.
Мне необходимо как можно чаще это слышать… А то я опасно забываю свой возраст. «Старайся рано постареть, если хочешь долго прожить». Я очень хочу! В молодости я часто не хотела жить! Как я была безнадежно стара в девятнадцать лет! Всю жизнь я куда-то спешила, спешила! Я не представляла свою комнату без раскрытого чемодана. И вот чемодан закрыт, жизнь прошла, а у меня ощущение радостного покоя… Жажда жить, будто я только-только начинаю! Очень много надо прожить, чтобы стать молодой… Ха-ха-ха!Голос.
Я так ясно увидел сейчас — как ты играла красавиц!Она.
Я играла влюбленных девушек с задыхающимися голосами. Они торопили жизнь, они были полны энтузиазма, как время!.. Сколько девушек по улице ходили с моей челкой, в моей беретке, в моих спортивных тапочках… И когда я не смогла все это носить, чтобы не быть смешной, я ушла… Старый соловей — в этом уже противоречие! Ха-ха-ха!Голос.
Жаль, что ты в кино не снималась! Я все кино смотрю, и новые, и старые, а тебя не видел.Она.
Я презираю кино… Может быть, потому, что была при его рождении… Для меня кино — это промышленное выращивание жемчуга! Ха-ха-ха!Голос.
И тебя никогда не хотели снимать?Она
Голос.
И ты никогда не пыталась вернуться на сцену? За все эти годы?Она.
Та… «вечно юная» умерла вместе со своим знаменитым голосом и псевдонимом. И со своим временем. Осталась я, со своей настоящей и, слава Богу, никому не известной фамилией… Я надеялась, что они забыли меня за четверть века… Но сейчас в моде «ретро»… И предприимчивые прохиндеи, как мухи, кружатся надо мной… В эту игру они включили даже моих наивных детей… Недавно я болела — и дети подослали мне старого врача… Старый врач должен был породить во мне ностальгию по сцене. Он сделал вид, будто не знает, кто я. «Ах, как меня тревожит ваш голос и смех, — сказал он, приникая стетоскопом к моей увядшей груди. — Ах, как вы напоминаете мне мою любимую актрису… И куда она только делась?» И вот тут я схватила его зубами за ухо…Голос.
Хо-хо-хо!