Старая армия

Большое волнение, некоторая растерянность. Ведь, помимо объективных условий и личных вкусов, есть нечто провиденциальное в этом выборе тропинки на жизненном распутье, на переломе судьбы. Этот выбор предопределяет во многом уклад личной жизни, служебные успехи и неудачи — и жизнь, и смерть…

Как общее правило, на юнкерской «бирже» вакансии котировались в такой последовательности: гвардия, полевая артиллерия, крепостная артиллерия и саперы, наконец, армейская пехота, в зависимости от боевой и мирной репутации полков и их стоянок. Бывало, однако, что юнкера, высоко стоявшие в списке — имевшие широкий выбор, выходили в захолустья из привязанности к родным местам или родным полкам; особенно замечалось это у кавказцев и туркестанцев.

Земля Российская необъятна, а «Краткое расписание сухопутных войск» невразумительно… Бегают друг к другу, ищут сведущих людей, обращаются за разъяснением к своим офицерам, посылают телеграммы родным — за советом… Все мысли занимает один вопрос — куда выйти?

— Что такое «Репнинский штаб»?

— «Урочище Термез»… Почему — «урочище»?

— Черт их знает. Одно могу вам сказать, что, если написано «штаб» или «урочище» — плюньте, трущоба.

— Это бессовестно, Володя. Раз ты прикомандировываешься к саперному батальону, зачем берешь Екатеринослав? Взял бы дыру какую-нибудь…

— А если через год на саперном экзамене провалюсь?..

— Предусмотрительно, черт возьми!..

— Скажите, «Русский остров» — это все равно что Владивосток?

— Что вы, батенька, полгода нет сообщения с сушей! Туда только кандидатам в самоубийцы можно выходить.

— Просто, вы представления не имеете об артиллерии, — резонерствует среди группы, сбившейся тесно под деревом в училищном садике, солидный юнкер — типа всезнающих. — Варшавская крепость и Варшава — это две вещи разные. В Варшаву надо отпускной билет брать из крепости — я знаю, мой дядька там служил… И, кроме того, вылазочная батарея — совсем не то что полевая: ее запрягают только, когда крепость на осадном положении. Будете ходить пешкодралом, а шпоры — это больше для утешения.

Но, видимо, слушатели не верят ни одному слову говорящего: сам он стоит низко, не заинтересован; старается, вероятно, в пользу приятеля, облюбовавшего Варшавскую вылазочную батарею.

Через шестнадцать лет мне довелось, руководя съемкой в Казанском юнкерском училище, вместе с выпускными юнкерами пережить опять эти памятные дни юнкерской жизни. До чего живуч быт! Те же типы, настроения, разговоры даже… Словно и не было этих лет, посеребривших мою голову, не было расстояния в две тысячи верст, и я — не в барачном лагере у Казанки-реки, а в старом крепостном здании на Печерске, у тихого Днепра…

Любители составляли заранее «черновой список» путем опроса всех выпускных. Но он не окончателен: некоторые юнкера — в нерешительности; другие ставят решение вопроса в зависимость от ожидаемой телеграммы. И потому нервное напряжение растет.

Наконец приходит день разборки вакансий.

К столу, за которым сидят начальник училища и инспектор классов, подходят вызываемые по старшинству списка: серьезные, веселые или сумрачные; некоторые с волнением называют избранную часть и дрожащей рукой заносят название ее в ведомость.

Наш фельдфебель взял единственную вакансию в гвардию. В позднейших выпусках их было больше. Но гвардейские вакансии не общедоступны… По оплошности училищного начальства, не остерегшего юнкеров о существовании в гвардии особых порядков, с некоторыми из них случились впоследствии прискорбные недоразумения. Так, варшавская гвардия (3-я гв. див.) отказалась раз принять группу офицеров, выпущенных из военных училищ, на том основании, что они не были потомственными дворянами. Вышла громкая история, доходившая до Государя, причем военный министр предоставил впоследствии этим офицерам другие вакансии. Но можно себе представить моральные переживания людей, изгнанных за «худородность» и вынужденных ходить по мытарствам, в поисках нового назначения. Мне описывали волнующую сцену, как отец одного из них, пожилой армейский капитан, приехавший в Варшаву из провинции — порадоваться на своего сына, плакал горькими слезами в нашем штабе, говоря о причиненной им обоим обиде.

Разбор вакансий продолжается. Кто-то из высоко стоящих заявляет:

— Разрешите, господин полковник, взять вакансию после юнкера N.

Это — друзья неразлучные. Первый жертвует своим старшинством и снижается человек на двадцать, чтобы, совместно с другом, выбрать вакансию в один полк или, по крайней мере, в один город. И какая обида, если жертва окажется напрасной — подходящие вакансии разберут раньше!..

Постепенно вакансии в специальные роды оружия, в популярные полки и хорошие стоянки разобраны. Остались лишь «урочища», «штабы» и вообще отчаянные трущобы. Юнкера нижней части списка — «камчатка» — веселы и беспечны, им беспокоиться нечего — все равно никакого выбора нет. Один юнкер называет часть с какой-то неудобопроизносимой и неизвестной стоянкой. Инспектор классов, с присущим ему ехидством, поинтересовался:

— Скажите, юнкер, почему вы избрали именно эту часть?