Старая армия

До 1899 г., как я уже говорил, во главе Академии стоял генерал Леер, пользовавшийся заслуженной европейской известностью. Его учение о вечных неизменных основах военного искусства, одинаково присущих эпохам Цезаря, Ганнибала, Наполеона и современной, лежало в основе всего академического образования и проводилось последовательно и педантично со всех военных кафедр. Но постепенно и незаметно неподвижность мудрых догм из области идей переходила в сферу их практического воплощения… Старился учитель — Лееру было тогда около 80 лет, старились способы, приемы военного искусства, насаждавшиеся Академией, отставали от жизни.

«Вооруженные народы» сменили регулярные армии, и это обстоятельство предуказывало резкие перемены в будущей тактике масс… Бурно врывалась в старые схемы новая, не испытанная еще данная — скорострельная артиллерия… Давала трещины идея современного учения о крепостной обороне страны… Вне академических стен шла жизнь и работа; повременная печать в горячих спорах искала истины… Но все это движение находило недостаточный отклик в Академии, застывшей в строгом и важном покое. Достаточно сказать, что в разгар научной полемики вокруг вопроса о новой полевой артиллерии профессор тактики Орлов в течение двух лет читал одну пехоту, слегка коснулся кавалерии и не удосуживался вовсе прочесть отдел артиллерийской тактики. И к экзаменам слушателям рекомендовалось готовиться по прекрасным в свое время, но совершенно устаревшим лекциям бывшего некогда профессором Академии — ген. Гудима-Левковича.

Мимо внимания Академии прошли начавшиеся в иностранной, особенно французской, литературе искания в девственной до того области — военной психологии. Наконец, то техническое дело, для которого готовилось большинство слушателей Академии, было также в загоне: курс «Службы Генерального штаба» был введен много времени спустя, только в 1911 г. и открыт профессором Головиным. Нас — будущих руководителей тактического образования офицеров армии — не знакомили с методами занятий в войсках. Не знакомили, хотя бы в общих чертах, со «вторым потентатом» — флотом, с которым предстояли в будущих войнах совместные действия.

В то же время теоретический курс Академии был очень велик и перегружен общеобразовательными предметами, один перечень которых производит внушительное впечатление: языки, история с основами международного права (проф. Форстен), геология (проф. Иностранцев), психология (проф. А. И. Введенский), славистика (проф. Ламанский), государственное право (проф. Свешников), высшая геодезия (проф. Штубендорф), астрономия и сферическая геометрия (проф. Шаренгорст). Все эти общеобразовательные курсы, совместно с военными, были едва посильны для обыкновенных способностей человеческих, так как по соображениям государственной экономии их втиснули по времени в двухгодичный срок.

Былые столпы Академии поумерли или порасходились. И в профессорском составе своем в мое время она переживала кризис. Так, читали еще серьезные ученые — Редигер, Алексеев, Мышлаевский. Умный, но ленивый Золотарев, из огромного курса статистики и исследования будущих театров войны успевавший прочитывать только один третьестепенный финляндский театр… Заурядный Баскаков, на долю которого пришлось знакомить нас с бессмертными образцами наполеоновского искусства… Колюбакин, построивший изучение русско-турецкой войны на Кавказском фронте на «геометрических основаниях» и читавший так невразумительно, что побывавший однажды на его лекции ген. Леер заставил его прочесть нам ту же лекцию вторично… Назначенный профессором по воле императора Александра III, большой труженик Гейсман{Обратил на себя внимание государя патриотической статьей «От Берлина и Вены к Петербургу и Москве и обратно». Статья была отповедью бахвальному немецкому автору, укрывшемуся под псевдонимом «Сарматикус».}, читавший весьма посредственно тактику массовых армий. Труды его подвергались неизменно суровой критике. И после появления в печати уничижающей оценки он осведомлялся у курсовых старост:

— Скажите, эта статья не отразилась на моем авторитете среди слушателей?

Облик Академии, как храма военной науки, потускнел.

Извне шел напор на Академию. Ворчал старик М. И. Драгомиров; едко критиковал профессорские труды Пузыревский; шумно выступал enfant terrible профессуры, подполковник Мартынов{Был короткое время преподавателем по кафедре древнего военного искусства.}; волновались молодые силы…

В профессорском мире лишь немногие искали новых путей. Одни застыли в ортодоксальной вере в «свою» истину, для других — тьмы истин был дороже… хлеб насущный. Действительно, борьба за существование наложила заметную печать на храм науки. И немало смущало слушателей такое, например, обстоятельство: когда профессор Михневич, «приявший трепетно из рук всеми чтимого учителя (Леера) кафедру стратегии» — так говорил он на вступительной лекции — вразрез со взглядами последнего вводил свои новшества, он предостерегал аудиторию: