Старая девочка

Вера не раз хотела объясниться с Тасей, сказать ей, что она не права, потому что и она, Вера, сделалась женой Берга почти так же, как Тася — женой Эсамова, но не знала, с чего начать, и откладывала. Она писала о Ленине и то и дело переходила на Тасю, на их с Тасей отношения, и постепенно это начало ее раздражать. Конечно, она была рада, что Тася по-прежнему держалась столь же кротко, как и в первые дни своей грозненской жизни, и все же здесь было что-то ненатуральное, лживое, такое же лживое, как и отношения фрейлины с императрицей, только что ею описанные.

Ей не нравилась всегдашняя Тасина готовность отойти в сторону, это в конце концов оскорбляло ее, как бы подводило к мысли, что она может и хочет быть неверной мужу. Этот постоянный соблазн, искушение, с которым сама Вера столько раньше играла, — играла и сейчас, поехав к Эсамову в горы, когда могла делать ту же работу и в Грозном… Тася словно поощряла ее, ждала, просила, чтобы Вера заигралась. Если бы это в самом деле случилось, — Вера готова была дать руку на отсечение, что Тася хочет, чтобы Эсамов стал ее любовником, — она бы наконец перестала быть Вериной должницей. У нее в настоящую манию превратилось — любым способом отдать Вере долг, — больше так, не расплатившись, жить невозможно.

Тася даже не поощряла, а прямо сводила их, в частности, все время оставляя одних, и Вера, занятая писанием книги о Ленине, страшилась, что это в самом деле случится. Сейчас, когда Берга нет рядом, они с Эсамовым так просто разойтись не смогут. Тут получалось, что настоящий должник — она, она должна и Тасе, которая из-за нее не может нормально жить с Эсамовым, и самому Эсамову, которого столько лет сманивала, и вернуть все надо до переезда в Саратов. Она все это видела, всего этого боялась и не хотела, но понимала, к чему идет, и молила Бога, чтобы Он помог и она осталась перед Бергом чиста.

Так получилось, что с Бергом Вера знакомилась трижды и только после третьей их встречи сделалась его женой. Первый раз их пути пересеклись как бы предварительно. Вера была дружна со старшим братом Берга Львом, и однажды, прогуливаясь по бульвару, они на Сретенке зашли в общежитие к Иосифу. Она уже про него слышала, знала, что он окончил университет в Швеции, в Мальме, и сейчас работает в каком-то нефтяном тресте. Пробыли они там тогда совсем недолго, братья говорили о каких-то рабочих делах, с Верой же Иосиф не сказал и двух слов. Единственное, что осталось у нее в памяти, это что у Иосифа густые и на вид очень жесткие волосы, да и то она заметила это лишь потому, что брат его уже начал лысеть. Второй раз они повстречались на педагогических курсах при Комиссариате просвещения, где Вера начала учиться сразу после развода с Корневским, тогдашним своим мужем.

Те шесть месяцев, что Вера провела на этих курсах, она до конца своих дней вспоминала с нежностью. Люди, которые их возглавляли, мечтали, что все, касающееся воспитания, теперь будет по-новому. Ясно было, что, чтобы вырастить новых людей, тех самых, которые будут жить при коммунизме, все образование должно строиться по-другому, поэтому любые их идеи принимались преподавателями на ура. Субординации не было никакой, кто бы что ни предложил — это сразу и всеми начинало обсуждаться, когда же идея оказывалась стoящая, они писали записку в Комиссариат просвещения, и им в качестве экспериментальной базы выделяли класс или школу. Меньше чем за учебный год они подготовили кучу интересного, в частности, именно они первые в стране стали устраивать суды над литературными персонажами. Назначались прокуроры, адвокаты, свидетели обвинения и защиты, кто кем хотел быть, записывался сам; наконец судья открывал процесс, венцом которого, как и должно, становился вынесенный присяжными — народом — приговор. Беспрерывно, почти всю зиму они тогда судили Онегина и Базарова, Обломова и Раскольникова, Анну Каренину и Катерину из “Грозы” и на себе убедились, что только это может уничтожить школьную схоластику, сделать школу живой и так похожей на жизнь.

И все-таки это было, по их собственной терминологии, техническое усовершенствование, с куда большим воодушевлением они обсуждали проекты, которые пока еще внедрить в жизнь не удавалось, но то, что за ними будущее — было несомненно. Один из таких проектов предложила и пламенно защищала Вера. В детстве она очень увлекалась птицами, отец когда-то держал дома канареек, и сначала она добилась, чтобы летом он освободил их, выпустил на волю, а потом так без их щебетания и трелей заскучала, что он снова поехал на Птичий рынок и привез ей оттуда пару хохлатых попугайчиков и пару тех же канареек.