Старая девочка

Вновь я тогда увидел Веру только вечером; она сидела на веранде в белом платье и была на редкость хороша. Я спросил ее, что она делала, пока меня не было, она сказала, что прошлась по нескольким улицам, что город ей понравился, весь такой уютный, дома похожи на дачные, да и сам город выглядит как большой дачный поселок, везде сады. Потом мы сидели с хозяйкой, пили чай с вишневым вареньем. Позже она ушла к себе, а мы с Верой остались; вечер был такой тихий, что на террасе даже пламя свечи не трепетало. По большей части мы молчали, но вдруг Вера ни с того ни с сего спросила меня: “А что ваша хозяйка обо мне сказала?” Я говорю: “Вот бы вам такую жену”. — “А вы ей что ответили?” — продолжает Вера. Я немного опешил и говорю: “Согласилась — женился бы”, - и спрашиваю Веру: “А вы пошли бы за меня?” Она говорит: “Пошла бы”. Не знаю, может быть, мне тогда померещилось, но, по-моему, она это сказала совсем равнодушно. Знаете, как будто она от всего устала, во всем разочаровалась”. Обижать Корневского Ерошкину не хотелось, и он решил, что у того еще будет время узнать, что Вера, когда сказала ему это “пошла бы”, - подумала: “Ну вот, опять заигралась”.

“Когда она сказала мне “пошла бы”, - продолжал Корневский, — я, честно говоря, сильно растерялся, а она смотрит на меня насмешливо, потом говорит: “Ну, спокойной ночи”. Тут я сообразил, что что-то надо делать, набрался храбрости и спрашиваю: “Вера, можно вас поцеловать?” — “Можно”, - отвечает и подставляет мне щеку. В дневнике Вера писала, что Корневский поцеловал ее и совсем расцвел. “А я подумала, ну чего он радуется? Да и я сама на что рассчитываю? В Орле так и так не останусь, учиться здесь негде, а он собой никак распоряжаться не может”.

“Дальше, — рассказывал Ерошкину Корневский, — мне, что называется, пошла карта. Я ведь, откровенно говоря, не верил, что она согласится остаться в Орле, а я военный: где мне скажут с моей частью стоять, там и стою. И никого, где моя будущая жена жить хочет, не волнует. Ну ладно, вы ведь хотите, чтобы я все по порядку рассказывал, тогда об этом чуть позже. На следующее утро мы на той же машине с полковым начпродом и с политруком поехали показывать Вере главную достопримечательность Орла — пригородные сады. Сначала катили среди хлебов, уже желтых, спелых, а потом начались и сады. Там холмы и пологие склоны прямо до реки, до Сейма спускаются — на них и разбиты сады. Урожай был что надо, часть яблок прямо на земле лежала — ветки их поднять не могли. Ну и падалицы, конечно, немало было.

Пока мы ехали, Вера нам сорта называла, некоторые я запомнил, другие знал и так. Там было много антоновки, много белого налива, а еще коричные, краснощекая барвинка, грушевка, кальвиль. По-моему, она еще и другие сорта называла, но этих я не помню. Да и вам это зачем?” — вдруг осекся Корневский. “Нам в этом деле все интересно, — сказал Ерошкин, — постарайтесь ничего не пропускать”. “Ну, что ж, — согласился Корневский, — раз следствие этого требует, пропускать ничего не буду; только я гляжу, вы протокол не ведете, не обессудьте, если при повторе я что-нибудь упущу. Наконец мы из машины вылезли, чтобы, как водится, пикничок устроить. Решили прямо посреди какого-то сада. Вера тут же начала подбирать с земли яблоки и одно за другим в рот отправлять. Помню, что я тогда ей сказал: “Не ешьте их столько, у нас много чего вкусного есть, и еще вы лучше с дерева срывайте, а то так и заболеть недолго”. Но она этими советами, по-моему, недовольна осталась. Ну вот, а на следующий день утром загс. Ввиду того, что я был замкомандира полка, регистрировали нас очень торжественно, в кабинете председателя горсовета. После церемонии мы пошли на почту отправить телеграмму Вериным родителям, и тут же на почте мне вручили вызов, где значилось, что я должен немедленно выехать в связи с переводом в Москву. Словом, по поговорке: если везет, то уж во всем везет.