Старая девочка

К счастью, Юрина рука скоро уползла восвояси, и Вера постепенно пришла в себя. После сеанса он тогда проводил ее до калитки, явно хотел к ним зайти, но она сделала вид, что не понимает и, торопливо простившись, проскользнула во двор. Потом она чуть ли не полгода, встречаясь с Юрой у друзей, старательно избегала оставаться с ним наедине, отказывалась от свиданий, когда он звонил по телефону, вообще по возможности обходила его стороной, все боялась.

А дальше он на целый год напрочь исчез с ее глаз, и только Надя, когда она неизвестно почему вдруг о нем вспомнила, сказала Вере, что у Юры роман с Каргиной — меццо-сопрано из Большого театра. Эта Каргина старше его на десять лет, у нее муж — известный архитектор, двое детей, так что роман протекает очень тяжело, да и она, Надя, уверена, что Каргина в итоге никогда не променяет свою семью на мальчишку. Веру этот Надин рассказ тогда поразил, и она чуть ли не неделю думала о том, как это у Каргиной с Юрой началось; наверное, тоже пошли вместе в кино или в театр, и там он своей рукой накрыл ее руку.

И снова она забыла о Колпине, и вдруг однажды — это было в субботу, когда сестра уехала на дачу и Вера ночевала в городе одна, — в дверь раздался поздний звонок. Стоял конец июля, ночь была душная и жаркая, собиралась гроза, и Вера никак не могла уснуть, лежала поверх одеяла и ждала, когда пойдет дождь. Услышав звонок, она почему-то сразу поняла, что это Юра, и, накинув на голое тело пальто (халата у нее не было), пошла открывать. Она не ошиблась. Юра сказал, что ему надо поговорить с ее отцом. Что это предлог, она поняла еще когда он говорил и, ответив, что отец на даче, повела гостя на террасу. Все равно ей не спалось. Тут было куда прохладнее, чем в комнатах, и, хотя дождь так и не собрался, они, забыв о времени, проболтали о том о сем до глубокой ночи.

Наконец он поднялся, Вера пошла его проводить и, пока шла, все никак не могла решить, радоваться ей или огорчаться, что и сегодня между ними ничего не было. Уже в дверях, когда она потянулась, чтобы зажечь свет, он неожиданно обхватил ее и, не обращая внимания на пальто, стал целовать в плечи, шею, грудь, руки. От всего этого ей было необыкновенно хорошо, но большего она не хотела и, хохоча, одной рукой от него отбивалась, другой же крепко, боясь, как бы оно не распахнулось, держала пальто.

На следующий день после Юры Колпина, который занял у него не больше времени, чем Хургин, — так он и рассчитывал — Ерошкину предстояло начать допросы Алексея Горбылева. Хотя он знал об этом уже давно, ничего хорошего от этих допросов он все равно не ждал. Дело в том, что Горбылев возглавлял сейчас Харьковское областное управление НКВД и был по рангу на три ступеньки выше Ерошкина. Конечно, Ерошкину за десять лет работы в органах случалось допрашивать людей и в бльших чинах, чем Горбылев, но все это были враги народа и чины их были бывшие, а Горбылев сразу же после допроса должен был вернуться в Харьков на прежнюю должность. Ерошкин уже несколько раз говорил Смирнову, что, если он, Ерошкин, будет допрашивать Горбылева, это будет нарушением субординации, и просил передать Горбылева кому-нибудь другому, но Смирнов сначала уклонялся, а потом заявил, что дело настолько важное, что весь этот политес никого волновать не должен. К счастью, хотя Ерошкину так до самого конца не удалось взять с Горбылевым верный тон, тот вел себя спокойно, корректно и никаких особых проблем у них не возникло. В Вериной жизни вообще очень многое было связано с Башкирией. Это и понятно: именно там началась ее “взрослая” жизнь. Из Башкирии был и Корневский, и Тимур. Там же она познакомилась с Горбылевым.

Насчет Веры Горбылев показал совсем немногое. Он сказал, что в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого года он командовал продотрядом, который действовал в Башкирии, в степной ее части, которая и сейчас славится своим плодородием. Зерна им тогда удалось изъять у кулаков и доставить голодающим рабочим в Нижний Тагил очень много, за что в феврале девятнадцатого весь отряд получил благодарность от товарища Куйбышева. В Башкирии отряд их базировался в Уссольском уезде, и там он познакомился с молодой сельской учительницей Верой Радостиной. Эту Радостину они втроем — секретарь уездного комитета Холмский, заместитель секретаря УК Старостин и он, Горбылев, — после года совместной работы решив, что она уже вполне созрела, рекомендовали в партию. Общались они нечасто, обычно это бывало в городе, на заседаниях уездного комитета, да пару раз он, по делам службы оказавшись поблизости, ночевал в школе, где Вера учительствовала. В этом случае они всякий раз подолгу разговаривали, в основном о книгах, которые она или он читали. Потом Вера уходила, а он, так как лишней постели не было, завертывался в бурку и тут же, в классе, укладывался спать на скамейке. “И заметьте, Ерошкин, — добавил он, улыбнувшись, — прекрасно высыпался. Больше — сказал он, — у меня по делу Веры, к сожалению, ничего нет”.