В Грозном их было четыре семьи, они перезванивались едва ли не каждый день, а раз в неделю, как правило, в субботу, вместе выбирались в горы на шашлык. Душой компании, без сомнения, была Вера, а мажордомом – Эсамов. Он лично покупал на базаре специи, выбирал и резал барашка, потом священнодействовал у мангала. Он любил горы, любил всё, что делалось под открытым небом, и в этих их вылазках всегда бывал весел и легок, радовался, как дитя. Пока он жарил мясо, другие обыкновенно уходили на прогулку, а Вера оставалась с ним. Никакого напарника не требовалось; она помнила, что когда-то, на заре знакомства, предлагала порезать мясо, лук, помидоры, но любую помощь он мягко, боясь ее обидеть, отклонял, – теперь Вера привыкла, что просто устроится на коврах, которые они привозили из Грозного, и будет смотреть, как он готовит.
Она знала, что в Грозном ему непросто, что он вообще человек не городской, это знали и другие, и то, что это было так, ему несомненно помогало. Вера твердо верила, что именно поэтому большие чистки и обходят Эсамова стороной, а отнюдь не по причине его московских связей. Всё же она боялась за него, чувствовала, что и раньше, и сейчас он висит на волоске – следующая волна арестов может его не миновать.
Стоило им вот так остаться вдвоем, она будто вживую видела, как на весах взвешиваются и эта его странность, и его московские связи; чаши медленно ходили вверх-вниз, все-таки в конце концов получалось, что на этот раз брать его не должны, и она успокаивалась. В ней всегда были эти весы, потому что она боялась, что не сумеет его предупредить, предостеречь; она безумно этого боялась, увлекшись, даже забывала, что он пока здесь, слава Богу жив и на свободе. Она забывала, что тут, в горах, всё – его, и он всё умеет, знает каждую тропу и каждый источник, знает и травы, и выходы соли, где собирается зверье. Наконец, вспомнив об этом, Вера радовалась, будто девочка, и спешила сказать Нафтали что-нибудь доброе. Из-за этой радости, когда примерно год назад Томкиным стала надоедать обязательность субботних выездов: за неделю накапливалось множество дел и с детьми, и других, – Вера со страстью бросилась всё защищать. И они ей уступили, даже написали конституцию своего маленького кружка, где первым номером шли эти самые поездки в горы.
Вера знала, что он любит ее, она тоже его любила, но только как ребенка, как если бы он был ее сыном. И, любя Веру, Эсамов был с ней тих, кроток, будто раз и навсегда согласился довольствоваться тем, что ему готовы дать, не требовать большего. Может, оттого, что их отношения начались в городе, где он был чужой, не понимал, как нужно себя вести, что тут позволено, а что нет, она знала, что он не рискнет сделать хоть что-то, что сейчас или когда-нибудь позже огорчит ее, о чем она будет сожалеть. Поэтому чувствовала себя с ним в безопасности, была спокойна и умиротворена.