Старая дорога

— Я все испортила, Клифтон. Я знаю, она хотела вас видеть и не сумела скрыть своего разочарования, когда узнала, что вы уехали на север. И меня это так обрадовало, что я все так и выложила: как вы ее любите, как мысль о ней вдохновляет вас каждую минуту. Было бы прекрасно, если бы я на этом остановилась. Но я пошла дальше: я сказала, что знаю, уверена в том, что и она любит вас, и лишь ее гордыня заставляет ее скрывать это от вас. Ох, что тогда было! Посмотрели бы вы на нее! Она распалилась и заговорила о нашем с вами заговоре против нее, о злоупотреблении доверием, о том, чтобы я не смела впутываться в ее дела. О, как она бичевала вас, Клифтон, да и меня тоже! А потом расплакалась — «от обиды», сказала она. Но я знаю, что не от этого. Я чувствовала все время, что сердце ее разрывается в борьбе между ее гордостью и любовью к вам. Она оттого и плакала, что гордость почти сломлена, и она безумно рвется к вам!

Клифтон улыбнулся. Такой улыбки Анжелика никогда раньше не видела у него.

— Дитя, вы были удивительно добры ко мне, и я до конца дней своих буду бороться за ваше и Гаспара счастье. Но вы ошибаетесь. У меня сомнений больше нет. Я лишь хотел проведать вас. Теперь я знаю, что вы и Гаспар счастливы. Джо не говорите, что я был здесь. Прощайте!

— Прощайте, Клифтон! — Темные глаза загорелись, как звезды, когда, глядя ему вслед, она мягко крикнула ему вдогонку:

— И помните, Клифтон, где бы вы ни были: Антуанетта Сент-Ив горячо любит вас!

Глава XXIV

Он поднялся на север до самых крайних рубок и стал переходить из лагеря в лагерь, принимая непосредственное участие в работе, встречая новые партии, заражая своей энергией старых работников, наблюдая за устройством стоков и шлюзов, за вырубкой просек и строительства дорог. К десятому ноября работали уже триста двадцать пять человек.

За эти шесть недель он дважды видел Гаспара и один раз Анжелику Фаншон и старательно избегал возможности какой-нибудь встречи с Антуанеттой.

Настало время, когда, по словам Боолдьюка, все заработало, как хорошо смазанная машина, и Клифтон с уверенностью писал Денису в Квебек, что к половодью будет заготовлено два миллиона бревен.

Винсент закончил плотину, и трое надежных человек, вооруженных ружьями, постоянно охраняли ее, день и ночь. Клифтон был уверен, что Хурд и не подозревает об их предприятии.

Поведение врага вообще изумляло Эжена и Делфиса. Хурда, видимо, ничуть не смущала энергия, которую развивали лаврентьевцы. Делфис полагал, что Хурд изменил свои первоначальные планы и втихомолку приготовил нечто потрясающее, а потому и выжидал. Хурд постоянно сам был на берегах Мистассини и заготовлял лес в огромных количествах. Но никаких недоразумений между его людьми и лаврентьевцами не возникало.

Все это казалось подозрительным, и подозрения Клифтона усилились, когда он получил от Хурда письмо с поздравлениями по поводу «нововведений, проводимых им в лесу»и с уверениями в дружбе и соседской симпатии со стороны общества Хурд-Фуа, «вопреки раньше существовавшим разногласиям». Письмо явно было рассчитано на то, чтобы на него можно было сослаться впоследствии в доказательство дружелюбного отношения, которое было проявлено Хурд-Фуаской компанией.

Во второй половине ноября Хурд сделал два выступления: посетил вместе с каким-то ученого вида господином все четыре школы и обратился к Клифтону и Антуанетте за разрешением посылать в школы детей своих рабочих, за что он готов был нести часть расходов по содержанию школ.

Для обсуждения поставленного Хурдом вопроса Джон Денис, Антуанетта и Клифтон встретились в конторе Боолдьюка на Мистассини в десять часов утра первого сентября.

Прошло два с половиной месяца с последней встречи Клифтона и Антуанетты. Многие замечали, какая произошла за это время с ним перемена. Даже с Джо, когда он встречался с ним, ему трудно было поддерживать прежний товарищеский тон. Он совсем почти не смеялся, а молча делал свое дело. Жесткие складки залегли у него в углах рта, у глаз. В манере держать себя, во взгляде была суровость. Теперь он уже не мог бы встретить Хурда беспечной улыбкой.

Была в нем и другая перемена — все чувства как-то притупились. Мысль о встрече с Антуанеттой больше не пугала его. Он знал, что встреча будет неприятная, но считал, что причина достаточно серьезная, и это должно послужить оправданием.

Он поднялся, когда в контору вошли Джон Денис и Антуанетта, и поклонился без улыбки. Совсем бронзовый, с плотно сжатыми губами, он никогда не был так похож на индейца. Лицом он постарел на несколько лет.