Старая дорога

Клифтон чувствовал, что, несмотря на спокойную внешность, человек этот горит, а когда он с Сент-Ива переводил глаза на расстригу, то видел судорожно сжатые кулаки и бледное, сосредоточенное лицо. Вместе с тем он понял, что эти люди смотрят на него лишь как на случайного попутчика и отнюдь не намерены открывать ему то, что тревожит их. И впервые за все это время шевельнулась у него мысль, что в них есть нечто большее, чем страсть к бродяжничеству, погоня за приключениями и любовь к свободной жизни на большой дороге.

В расстриге порой проявлялась несомненно тонкая наблюдательность и глубина мысли, а у Гаспара Сент-Ива в глазах бывало иногда выражение, которое наводило на мысль, что он — натура значительно более сложная, чем можно было предположить, судя по его поведению в день знакомства с Клифтоном.

День близился к концу, и желание узнать, какое отношение к Ивану Хурду имеют эти люди и сестра Сент-Ива, все больше мучило Клифтона. Он даже рискнул заметить: какое, мол, странное совпадение, что он сам знает Ивана Хурда и имеет все основания считать его своим врагом. Ответом на это было неловкое молчание. У Сент-Ива вокруг рта глубже залегли жесткие складки, а маленький расстрига, глядя прямо перед собой, сделал вид, будто ничего не слышал. Они не задали ему никакого вопроса, на что рассчитывал Клифтон; ни одним словом, ни одним взглядом не проявили интереса.

И с этого момента Клифтон почувствовал, что его приятели начинают чуждаться его; иногда присматриваются к нему с чуть заметной подозрительностью.

Не рассеялось это впечатление и вечером, когда они ужинали в деревне, которая попалась им на пути, и позже, когда с наступлением ночи улеглись спать под открытым небом. Холодно-вежливо прозвучал голос Сент-Ива, когда он пожелал ему спокойной ночи, а монашек завернулся в свое единственное одеяло, подтянул колени к самому подбородку и, слова не проронив, улегся на душистой траве.

На следующий день Клифтон собирался потребовать объяснения, но Сент-Ив и монах как бы угадали его намерение и старались не давать ему повода заговорить на эту тему.

Сент-Ив говорил о прошлом страны, о славных подвигах и романтических приключениях, свидетельницей которых была эта старая дорога. Но Клифтон все время ощущал, что в их отношениях — неведомо почему — образовалась трещина.

На ночь они остановились в деревенской гостинице, и Сент-Ив с расстригой исчезли тотчас после ужина. Клифтон холодно простился с ними, твердо решив под каким-нибудь предлогом отделиться от них. Он прошел в пивную, где уселся за столиком с кружкой пенящегося пива перед собой.

Дверь вдруг распахнулась, и в комнату вошел Сент-Ив, за которым следовал по пятам брат Альфонсо. Гаспар, весь красный, поспешил к Клифтону с протянутыми руками.

— Простите меня, друг, — заговорил он вполголоса. — Мне не следовало уходить так надолго, не объяснив вам, в чем дело. Но я только что говорил с сестрой, и она обещала приехать в Квебек к тому времени, как я приду туда, и скупить и приготовить для меня всю кровяную колбасу, какую только можно будет достать на большом рынке, между собором святой Марии и иезуитским колледжем. А лучше кровяной колбасы — и на вкус и для пищеварения — нет ничего на свете!

— Если не считать дикой черники с холмов Монморанси и форели из тамошних ручьев, не говоря уж об угрях в полноги толщиной, — вставил Альфонсо.

— И винограда, который мы получаем в это время года с острова Орлеана, — добавил Гаспар. — Все это она приготовит для нас, друг Клифтон, когда мы вместе — а вы должны идти вместе с нами — явимся в убогое жилище у старой цитадели, которое мы зовем нашим дворцом.

— Однако настроение ваше сильно изменилось, — заметил Клифтон.

— О, да! — согласился Сент-Ив. — Прошу у вас прощения за дурные мысли и дурные сны.

— Но я намеревался закончить свое путешествие в одиночку.

— Это немыслимо. Вы должны дать нам возможность загладить наше поведение. Согласны вы продолжать вместе путь до Квебека?

— Охотно.

Они подошли к Квебеку со стороны цитадели, которая, ощетинившись своими башнями и старыми пушками, смотрит сверху вниз на Нижний город. Они пересекли террасу, и Клифтон впервые после многих и многих лет вышел на широкую, шире всякой улицы, аллею и, подойдя к окаймлявшей ее с одной стороны решетке, увидел внизу тысячи огоньков-светлячков, разбросанных вдоль берега реки и между вековых стен Нижнего города.

Позади него поднимался гигантский, блестяще освещенный Chateau de Frontenac — достойный Гаргантюа дворец, который мог вмещать в себя до десяти тысяч воинов.

Клифтон припомнил день, когда он, юношей, уже смутно волнуемый новыми запросами и обаянием романтики, стоял с отцом на головокружительной высоте террасы Dufferin, и отец показывал ему, глубоко внизу, место, где высадился Шамплэн, дом, в котором жил Монкальм, и рассказывал о событиях, двести — триста лет назад разыгравшихся здесь и освятивших эти места, — извилистые улички, необыкновенные крыши, вычурные трубы.