Померанц привил мне понимание того, что никакое зло не может убить Бога. Миллионы тонн железа, океаны людского отчаяния не способны убить Бога. Бога убиваешь только ты сам. И для этого не нужно быть сильным или очень злым. Как только ты перестаешь быть самим собой, ты сразу убиваешь Бога. Все мировое зло подталкивает тебя к совершению богоубийства, но это зло ничтожно по сравнению с той властью, которой обладаешь ты. Последний в этой цепочке ты. И за тебя никто убить Бога не может. Поэтому не стоит так кичиться перед пропащими душами, не стоит так уж сильно презирать злодеев. Чтобы они ни сделали, им не убить Бога. Их страшные руки, которые по локоть в крови, никогда не дотянутся до Бога. А твоя чистая рука дотянется. Только ты своей чистой рукой способен распять Христа. Только ты своим криком способен нарушить Божественную тишину. Вот что Померанц называл чувством личной ответственности за свои поступки, которое ничем не отличается от чувства Бога.
Почему же на наши хрупкие плечи ложится такая огромная ноша? Да потому что мы призваны стоять ни на чем и держать всё.
Стоять ни на чем и держать всё.
Ведь только так и возможно защитить Бога. Как только ты нащупаешь почву под ногами, тебе сразу захочется свалить часть ответственности за растерзание Бога на эту почву, на коллективный опыт поколений. Но в этом коллективном опыте тебя как личности нет.
В январе 1971 г. Григорий Соломонович сделал такую запись: «Глядеть в суть вещей и не пытаться удержать падающих листьев». Что это значит? Как это понимать? Вот каким мне видится одно из прочтений этой фразы.
Когда мы пытаемся удержать падающие листья, мы боремся с внешним злом. Но у нас не хватит никаких рук. Когда мы смотрим в суть вещей, мы становимся способны защитить Бога от самих себя, от своих страстей и от своей правды. И вот здесь зло становится бессильным. Оно, конечно, бушует в мире, но оно уже не бушует в нашем сердце. И нет другой преграды для зла, как только наше сердце.
Пусть каждый отыщет свой ключ к наследию Померанца. И эти ключи могут быть разными. Но важнее ключа сама дверь, которой мы можем войти. Поэтому дело не в наших словах, подходах или концепциях. Все дело в личном опыте, в затихании перед тайной.
Невозможно потревожить красоту падающего листа. Но очень легко не увидеть этой красоты. Если ты захвачен мыслями, ты уже ничего не видишь. Вот молитва, с которой жил Померанц: «Господи, останови мои мысли! Пересеки мои мысли Твоим замыслом обо мне!».
Из этого замолкания перед тайной вышли все его книги, и в этом состояла вся его жизнь.
О встрече на вершине
Книгу Григория Соломоновича и Зинаиды Александровны «Великие религии мира» священник Александр Мень называл «нашей книгой». Вот насколько он разделял ее дух.
Эта книга ставит такие вопросы, на которые можно ответить только всем собой. Чужими ответами воспользоваться не удастся. Даже если они кажутся верными. Эти ответы нужно прожить. Этими ответами нужно стать.
«Глубина любой великой религии, ближе к глубине другой великой религии, чем к собственной поверхности».
Что это значит? Как это понимать?
Сказано: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь – един» (Втор. 6.4)…
Сказано: «Я – путь, истина и жизнь, никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:6)…
Сказано: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его».
Таковы краеугольные камни религиозных мировоззрений. Но это камни, лежащие у подножия горы, на которую духовным искателям предстоит взойти. И взбираются они по одной и той же горе, хотя поначалу кажется, что каждая великая религия – это отдельная гора. Но в Боге нет ничего отдельного. Бог это Тот, Кто все Собою связует. Вот почему так бесконечно важно свидетельство Померанца и Миркиной: «Всякий, пришедший в глубину глубин – в Бога, – не может не встретить там другого путника, пришедшего туда же». А если ты не встретил там другого путника, то значит, ты просто еще не дошел до вершины. Ты принял за вершину свою религиозную теорию, систему взглядов, руководящую идею, то есть свой собственный ум…
Догматические положения не нужно оспаривать. Нужно просто подниматься в гору. Шаг за шагом. И чем выше ты поднялся, тем меньше тебе хочется кому-то или чему-то противоречить. В твоей душе мир. Спорящие голоса, твердые нотки, которые ты слышал у подножия горы, тонут во всеобъемлющем просторе и ветре. И в этом просторе рождается фраза: «Стиль полемики важнее предмета полемики». В истинное общение каждый привносит свой простор, и этим просторам не тесно вместе. Они не выталкивают друг друга из беседы, а делают ее глубокой, и такая беседа заканчивается проникновенным молчанием, в котором рождается святыня.