Старая Франция

В праздник, в Иванов день Селестина отправилась на ярмарочное поле и потеряла там цепочку с образками, которую носит на шее с первого своего причастия. Что собиралась она делать в этой толпе, она-то, которая никогда не выходит из дому? Надо же было, чтобы сам черт толкнул ее в этот день!.. Ничего не сказавши, затеплила она благословенную свечу и произнесла зарок: «Святой Антоний, милостивец, если ты вернешь мне мои образки, я пожертвую в церковь твою статую». На другой день пастушонок принес ее подвески. Тогда она заказала в Вильгранде статуэтку за сорок франков. А вчера вечером узнала новость: мадам Кероль, скобяница, договорилась со священником об установке в церкви изображения святого Антония. Статую провезли через всю деревню — на тачке, в решетчатом ящике. Кероли поставили ее к себе на двор, под навес. Это, как говорят, святой Антоний в натуральную величину и раскрашенный в разные цвета.

Селестина провела ночь в томлении ужаса и в молитвах. На кого пенять? Она никого не предупредила: хотела поразить священника приятной неожиданностью. А между тем нельзя же поставить в церкви двух святых Антониев…

Она рыдает и считает себя обреченной на вечные муки.

Вдруг она поднимает голову, вскакивает с кровати и, не надев даже нижней юбки, поднимается прямо на чердак. Став на носки, заглядывает в слуховое оконце. Взгляд ее поверх домов погружается в проулок. Там низкая ограда; а немного поодаль навес; а между навесом и оградой кладка сухого хвороста. Довольно одной спички, лоскутка бумаги…

Некоторое время она стоит тут, окаменелая, вытянув шею. Глаза ее — уже — мечут пламя…

Навес принадлежит Керолям.

IX. Священник. — Селестина у священника — Священник у Керолей

Дом священника расположен между двором и садом. Если позвонить у подъезда, попадешь неизбежно на мадемуазель Верн. Колокольчику не приходится долго звонить.

Мадемуазель Верн — сестра священника: нескромная, непогрешимая, старая и девственная. Она управляет приходом; и, противоборствуя большинству обитателей деревни, которых ненавидит и которые не скупясь отплачивает ей тем же, она силой властного слова руководит тем кланом реакционного сопротивления, который группируется под сенью всякой церкви.

Даже зимой, заворачивая в переулок, Жуаньо уверен, что застанет священника в саду. Приподнявшись на педалях, он окликает его через ограду:

— Мосье Верн!

Священник вздрагивает всем телом, втыкает лопату в землю и подходит к нему с тем эпилептическим покачиванием, которое за последние годы не покидает его даже на кафедре.

— Это у нас не священник, — говорит Паскалон, могильщик, — это какой-то гиньоль.

Аббат Верн вежливо приподнимает соломенную шляпу и берет почту. Чаще всего эта почта поступает с опозданием на сутки. Жуаньо воздает честь корреспонденции «черного», подвергая ее особому надзору. «Черный» догадывается об этом, приемлет и прощает. Столько же из равнодушия, сколько и из милосердия.

Священник — старик со смуглым лицом, горячим взглядом, худой и болезненно нервный.

Тридцать пять лет тому назад он прибыл в Моперу и взялся за дело с рвением молодого апостола. В первые годы, борясь с религиозной холодностью этого древнего склеротического края, где всякий думает только о себе, о своей торговлишке, о своих сбереженьицах, о своем благополучьице, он все пустил в ход, чтобы насадить в среде овец своих дух христианской взаимопомощи. Напрасный труд. Все, даже исполняющие церковные обряды, уклонялись от участия в его начинаниях. Патронат, рабочий дом, благотворительный комитет, им основанные, так и не приступили к действиям за недобором членов. Невозможно разогреть душу этим трудолюбивым искателям малых барышей. Повседневные — из поколения в поколение — упражнения в житейской бережливости задушили в них великодушные инстинкты. Теперь это племя недоверчивое, завистливое, расчетливое, изъеденное жадностью, как язвой. Всегда ли было так? Этот вопрос священник часто задает себе с тоской. Ведь в течение целых столетий этот малый французский народец приходил преклонять колена церкви, которую теперь забросил. Что влекло его сюда? Любовь? Вера? Духовные потребности, теперь захиревшие? Или страх? Страх перед Богом, страх перед духовенством? Косное уважение к установленному порядку?.. Аббат Верн прекрасно знает, что все эти рычаги разбиты вдребезги. Да и не стал бы он ими пользоваться.

Мало-помалу всеобщее равнодушие одержало верх над его мужеством, над его терпением, над его здоровьем. Тогда он ушел в себя, сочинил для собственного употребления устав трапписта. Его убежище — это огород, который у него, благодаря заботам Провидения, большой, орошенный водой и плодородный. По десять часов в день перекапывает он землю. И так как доход от треб незначителен, то разводит дыни, которые Лутр скупает у него по низкой цене: это дает возможность жить и даже раздавать немного милостыни.