Старая история

- Вернуть? Куда? - переспросил Шоненбаум. - Куда я должен тебя вернуть?

Внезапная судорога сотрясла тело Глюкмана; несчастный задыхался от страха, на лбу выступили крупные капли пота.

- Все кончилось, - словно глухому, прокричал ему Шоненбаум. - Все кончилось пятнадцать лет назад! Гитлер мертв и лежит в могиле!

Кадык на длинной, худой шее Глюкмана спазматически задвигался, губы растянула хитрая улыбка:

- Они всегда говорили это, но я не верю их обещаниям!

Шоненбаум глубоко вздохнул. Высота в двенадцать тысяч футов затрудняла дыхание, однако это была не единственная причина.

- Глюкман, - торжественно проговорил он. - Ты всегда был идиотом, но это уж слишком. Очнись! Все кончилось, нет больше Гитлера, нет СС и газовых камер; все в прошлом. У нас теперь есть собственная страна, Израиль, с армией, судом и своим правительством! Не надо больше прятаться! Идем!

- Ха-ха-ха, - мрачно отозвался Глюкман. - Этот номер у них не пройдет.

- Какой номер? - удивился Шоненбаум.

- Израиль, - заявил Глюкман, - такой страны не существует!

- Что ты несешь? Она существует! - возмутился Шоненбаум и даже топнул ногой. - Существует! Ты не читаешь газет?

- Ха, - Глюкман неопределенно хмыкнул.

- Даже здесь, в Ла-Пасе, есть израильский консул. Ты можешь получить визу и поехать туда.

- Со мной этот номер не пройдет. Еще одна немецкая штучка, - решительно отрезал Глюкман.

У Шоненбаума мурашки побежали по коже от уверенности, прозвучавшей в его голосе.

"Что, если это правда? - мелькнула неожиданная мысль. - Немцы вполне способны на такую подлость. Всем собраться в определенном месте с документами, подтверждающими еврейское происхождение. Все собираются, садятся на корабль, плывут в Израиль - и что же? Снова оказываются в лагере смерти... Бр-р... Такое возможно. Глюкман прав! Израиля быть не может. Это провокация. Боже мой, - подумал он, - неужели я тоже схожу с ума?"

Вытерев платком выступивший на лбу пот, он попытался улыбнуться. Словно издалека до него доносилось похожее на баранье блеяние бормотание Глюкмана:

- Израиль - это ловушка, чтобы собрать вместе всех, кто сбежал, и уничтожить. Немцы не дураки, они знают, как делаются такие вещи! Хотят собрать нас всех вместе, как в прошлый раз, и сбросить атомную бомбу. Я их знаю.

- У нас есть собственное еврейское государство, - терпеливо, словно ребенку, попытался втолковать собеседнику Шоненбаум. - Имя президента Бен-Гурион. У нас есть армия, мы представлены в Организации Объединенных Наций. Все прошло.

- Нет, - убежденно затряс головой Глюкман. - Я на своей шкуре изучил их уловки.

Шоненбаум обнял друга за плечи.

- Идем, - сказал он, - ты останешься со мной. Мы сходим к доктору...

***

Два дня ушло на то, чтобы из бессвязных воспоминаний жертвы составить некоторое представление о перенесенных им страданиях. После освобождения, которое, по мнению Глюкмана, было результатом временных разногласий между антисемитами, он укрылся в предгорьях Анд, искренне убежденный, что скоро все придет "в норму" и только индейский погонщик сможет избежать пристального внимания гестапо.

Шоненбаум не оставлял попыток объяснить другу, что больше нет никакого гестапо; что Гиммлер, Штрайхер, Розенберг принадлежат далекой истории, тогда как Германия превратилась в демократическую республику, но Глюкман только пожимал плечами и хитро улыбался: старая лисица не попадается в капкан дважды. Когда же Шоненбаум, исчерпав все доводы, показал ему фотографии израильских школ и армейских подразделений - счастливых молодых людей со спокойными лицами, - Глюкман гнусавым голосом начал читать заупокойную молитву по евреям, которых вражеское коварство собрало вместе, чтобы стереть с лица земли, как в дни варшавского гетто.

То, что Глюкман был туповат, не составляло для Шоненбаума особой тайны. Рассудок несчастного оказался менее вынослив, чем его тело. В концентрационном лагере его любил истязать помощник коменданта Айхмана, эсэсовский штурмфюрер Шульц. Мало кто верил, что Глюкман вырвется живым из рук этого звероподобного наци.

Как и Шоненбаум, до войны Глюкман работал портным. И хотя его пальцы утратили былую сноровку, он довольно быстро освоился с иглой, и мастерская "Парижский портной" начала наконец справляться с заказами, которые продолжали течь рекой.

Глюкман работал в темном углу, плотная сатиновая занавеска скрывала его от посторонних глаз. На улицу он отваживался выходить лишь поздно вечером, когда затворялись двери в домах, стихали шаги случайных прохожих. Постоянно думая о чем-то своем, он изредка непонятно улыбался; его глаза таинственно поблескивали, словно излучая сияние некоего недоступного знания, приносящего несчастье его обладателю.

Дважды он пытался бежать; первый раз это случилось в шестнадцатую годовщину падения рейха. Боливийская полиция вскоре вернула беглеца. Во второй раз отлучка была продолжительнее. По возвращении Глюкман напился, бродил по улице и кричал, что с гор сойдет великий вождь и устроит всем кровавую баню.