Старая избушка на куриных ножках

Под нарами было много места, и почти все оно было заставлено всякой ерундой — пустыми ведрами, ящиками, черенками для лопат и какими-то брезентовыми свертками. Я вытащил один и развернул. В нем оказались одеяла. Очень кстати, улыбнулся я про себя, и тут же развернул одно из них. Оно оказалось большим и теплым на вид, и я кинул его на нары. В следующем были горняцкие каски с фонариками. Я задумался, зачем они тут оказались. Им место в строящем метро, или в шахтах, но не в старой избушке под елками. Осмотреть большую часть прилегающую к стене пространства под нарами мне мешали ведра и инструмент — лопаты, кайло и ломики. Пришлось поступить проще — я попробовал одно из бревен на нарах — оно шевелилось, и тогда я сдвинул его в сторону.

Оказывается, что все барахло под нарами было сложено у прохода. За ним, у стенки, не было ничего, кроме земляного пола. А у стенки стояла простая заслонка, какой закрывают русскую печку, когда в ней остаются угли. У меня дома была русская печка, в которой иногда пекла пироги моя бабушка. Но здесь печки не было. Зачем тогда понадобилась заслонка? Я залез за ответом на этот вопрос на нары, взял ручку от заслонки, отодвинул ее в сторону. За ней было большая дыра, и из нее пахнуло сыростью и тайной. Лезть в нее ночью без фонарика было неудобно и рискованно, и я оставил эту дыру на утро, когда рассветет.

Положив бревно на место, я запихал все под нары, завернулся в одеяло, лег на нары поближе к догорающему костру и уснул. Ночью мне снились странные сны, но ни один я так и не запомнил. Проснулся от холода. Дрова все прогорели, угли погасли, и в избушке было холодно. На улице оказалось светло, — наступило серое морозное утро. Пощелкивая зубами от холода, я вышел из избушки и пошел за дровами.

Когда развел в очаге костер и вскипятил чай, я сел с горячей кружкой перед огнем и закурил первую утреннюю сигарету. Надо было выяснить, что за дыра была под нарами, и потом, надо было надевать лыжи и двигать домой — наверное, мои родители уже меня потеряли.

Надел энцефалитку, отодвинул бревно, потом соседнее, и полез выяснять, что за дыру я обнаружил вчера ночью. В нее можно было залезть, согнувшись в три погибели, и я с куском бересты в руке протиснулся в узкое пространство между стенками. У входа встал на колени, зажег берестяной факел и окинул взглядом картину подземного хода, который был точь в точь, как штрек в геологоразведочном шурфе — так же была устроена крепь, и так же были укреплены стены, только вместо досок были жерди. Ход вел вперед, но я не спешил посмотреть, куда он ведет — одному, без фонарика делать тут нечего. Я перевел глаза на пол подземного хода, и там что-то мелькнуло, какой-то красный отблеск. Я посветил туда берестяным факелом, и обнаружил какой-то осколок красного цвета, размером с горошину.

Береста стала обжигать пальцы, и я с проклятьями выронил ее на пол, а потом задом выбрался наружу. Сразу пошел на улицу, где достал из кармана загадочную горошину и стал ее разглядывать. Это был кристалл рубина — бочкообразный формы, темно-красный и практически без трещин. Такая форма кристаллов была только у рубинов, это я знал из курса минералогии, которую сдал когда-то в институте на пятерку.

Значит, здесь работали черные геологи, которые отыскали драгоценные камни прямо у моего дома. Кристалл был по размерам почти карат, и если его огранить, то он бы стоил целое состояние. Надо было пригласить моих друзей и добраться до забоя, где наверняка можно добыть не один такой кристалл — а целый карман, или мешок. С такими радужными мыслями и планами я навел в избушке порядок, положил все на место, закрыл дверь и подпер ее колом.

Потом надел лыжи, палки и направился сквозь заросли ельника на горку, с которой я съехал, чтобы узнать, куда идет непонятная незнакомая лыжня. Это я узнал, и теперь мне надо живым и невредимым добраться до дому.