Старая Крепость (Книга 1)

Карцер помещался в подвальном этаже гимназии, около дровяных сараев. Кулибаба втолкнул меня туда и сразу же, не зажигая света, на ощупь закрыл на висячий замок окованную жестью дверь. В карцере было сыро, пахло осенним лесом, опенками. давно покинутыми вороньими гнездами. Хорошо еще, что на дворе светила полная луна. Ясный ее свет проникал в карцер сквозь решетчатое окошечко. Стекла в нем были наполовину разбиты, и я хорошо слышал, что делается в гимназии. Вверху, в актовом зале, сдвигали парты. Потом заиграл духовой оркестр. Начались танцы. Звуки краковяков, матчишей и вальсов долетали ко мне сюда. Я слышал, как шаркали по полу ноги танцующих. Кто-то, возможно, черноволосый распорядитель, во все горло кричал там, наверху: - Адруат, панове! Авансе! Было очень обидно сидеть здесь, в темном и сыром карцере, а самое главное - не знать, за что именно тебя посадили. А тут еще щека здорово болела, я чувствовал даже, как напухает глаз, - проклятый Подуст меня очень крепко ударил, я не знал раньше, что он может так драться. И мне так стало жалко, что нет у нас Лазарева, с которым нас разлучили пилсудчики. Да разве позволил бы он себе когда-нибудь ударить ученика? Ни за что на свете! Он и в угол никого не ставил, а не то чтоб драться. И я вспомнил вдруг все то, что рассказывал нам Лазарев о Шевченко. Как мучили его проклятые паны, как загнал его в далекую ссылку царь Наверное, много ночей просидел Шевченко вот так же, как я теперь, в сырости и холоде, за железной решеткой. И били, наверное, его не раз... Вспомнилось, как Лазарев рассказывал, что Тарас Шевченко, путешествуя по Украине, заехал и в наш старинный город. Он жил здесь, у народного учителя Петра Чуйкевича, записал от него песни про повстанца Устина Кармелюка, побывал в селе Вербка, где одна из гор названа крестьянами горой Кармелюка. Тарас Григорьевич ходил, должно быть, не раз в Старую крепость, осматривал башню, где томился Кармелюк, и холодные каменные ее стены напоминали поэту те тюремные камеры, где держали его жандармы. И мне стало приятно, что я пострадал за него. И вдруг показалось, что Шевченко смотрит на меня из темного угла карцера - добрый, усатый Тарас Григорьевич. Мне даже послышалось: - Не журись, Василь...

А музыка в актовом зале все продолжала играть. Сидя на каменном полу карцера, я снова и снова повторял стихотворение Шевченко "Когда мы были казаками". Здесь-то уж никто не мешал мне прочесть его спокойно, до конца. И в сырой тишине подвала, отчеканивая каждое слово, я читал сам для себя: Поникли головы казачьи, Как будто смятая трава Украина плачет, стонет-плачет! Летит на землю голова За головой. Палач ликует А ксендз безумным языком Кричит: "Те deum! Аллилуя!" Вот так, поляк, мой друг и брат мой, Несытые ксендзы, магнаты Нас разлучили, развели, А мы теперь бы рядом шли, Дай казаку ты руку снова И сердце чистое подай! И снова именем Христовым Возобновим наш тихий рай "Чего же они ко мне присипались? Такие хорошие стихи! И даже дочитать не дали. Быть может, если бы дочитал, все бы ясно стало и никто бы не ругался? А впрочем, кто знает. Холера их возьми, чего им надо..." Я вспомнил при этом, сколько у меня есть друзей поляков на Заречье. Как мы хорошо живем с ними! Взять хотя бы Юзика Стародомского - Куницу. Дома он говорит только по-польски со своими родителями. И всегда на польские праздники мазурками меня угощает. Но ведь он-то не обиделся на меня за это стихотворение? Я прислонился к холодной стене карцера, и у меня за спиной что-то звякнуло. Нащупал ржавое кольцо, вдетое в железную скобу, замурованную в кирпич. Откуда она взялась здесь? А быть может, прикованные цепями к этому кольцу, сидели здесь когда-то провинившиеся монахи? Неприятно, жутко стало при одной мысли об этом, и я отодвинулся от стены. В это время какая-то тень скользнула по двору, и я услышал знакомый шепот Куницы. - Василь, ты жив? - шепнул Куница, прижимаясь лицом к разбитому окну. - А чего мне сделается? - как можно спокойнее ответил я. - Тебе не страшно там? - Пустяки! Куница схватился обеими руками за оконные решетки, попробовал их расшатать, но, видя, что они крепко сидят в метровой монастырской стене, пробормотал: - Их и кувалдой не выбьешь... Слушай, Василь, наши хлопцы сложились у кого что было и пошли к Никифору. Дали ему хабара два карбованца. Он обещал, как только директор ляжет спать, выпустить тебя. А мы тебя подождем возле входа в кафедральный собор. Вместе домой пойдем. Згода? - Спасибо, Юзю, - сказал я, тронутый участием хлопцев,- только подождите обязательно...

ПУСТОЙ УРОК