Старая Крепость (Книга 1)

Целый вечер я разгуливал по нашему огороду, между грядками, и бубнил себе под нос: Вперед, бики! Бадилля зсохло, Самi валяться будяки, А чересло, лемiш новiї... Чого ж ви стали? Ген, бики! - Быки, быки!- крикнула мне, выглянув из окна, тетка.- Ты мне со своими "быками" все огурцы потопчешь. Иди лучше на улицу! - Ничего, тетя, не зачипайте! Я учусь декламировать стихотворение,- весело ответил я.- Меня, может, сам батько Петлюра приедет слушать. Если мне дадут награду, я и вам половину принесу! Проклятые "Быки" меня здорово помучили. Смешно: такое легкое на вид стихотворение, а заучивать его вторично наизусть было гораздо труднее, чем те вирши Шевченко, которые я учил очень давно, еще в высшеначальном училище. Их я повторил раза три по "Кобзарю" - и все, а вот с "Быками" провозился долго. Все путалось, как только я начинал читать наизусть. Сперва я читал, как созревает хлеб на полях и как текут молоко и мед по святой земле, а уже потом - как быки, вспахивая поле, ломают бурьяны и чертополох. А надо было читать как раз наоборот. Я уже пожалел даже, что вызвался учить именно эти стихи, про быков. Но тогда, пожалуй. Подуст не отпустил бы меня домой. ...Лишь к вечеру следующего дня я наконец заучил правильно стихотворение про быков и утром с легким сердцем пошел в гимназию к Подусту. - Ага, Кулибаба! - радостно сказал Подуст. - Ты будешь... выжимать гири? "Вот и старайся следующий раз для такого черта, а он даже не может запомнить меня", - подумал я и ответил: - Я не Кулибаба, а Василий Манджура. Вы мне велели учить стихи. - Манджура? Ну, не все одно - Кулибаба, Манджура? Пряча в карман пенсне. Подуст предложил: - Пойдем в актовый зал, прорепетируем!.. И только мы переступили порог актового зала, изо всех окон мне в глаза ударило солнце. За те дни, пока я не ходил в гимназию, в актовом зале произошли перемены. Вблизи сцены из свежих сосновых досок выстроили высокую ложу. Через весь зал были протянуты две толстые гирлянды, сплетенные из привезенного нами барвинка. Вместе со стеблями барвинка в гирлянды вплели шелковые желто-голубые ленты. Гирлянды перекрещивались под сверкающей в солнечных лучах хрустальной люстрой. Крашенные масляной краской стены актового зала были хорошо вымыты и тоже блестели на солнце. Вверху, под лепными карнизами, висели портреты петлюровских министров, а у белой кафельной печки, перевитый вышитым рушником, виднелся на стене большой портрет Тараса Шевченко. Подуст взобрался на суфлерскую будку и, сидя на ней, точно на седле, кивнул. - Давай! Было очень неловко декламировать в этом пустом солнечном зале на скользком паркете, но я откашлялся и начал с выражением: Та гей, бики! Чого ж ви стали? Чи поле страшно заросло? Чи лемеша iржа поїла? Чи затупилось чересло? Я видел перед собой широкий, весь в мелких ямках нос учителя, видел совсем близко зеленоватые близорукие глаза его, посыпанный перхотью и засаленный воротник его мундира. Подуст в такт чтению притопывал ногой. Не дождавшись, пока я кончу, он вскочил и чуть не опрокинул суфлерскую будку. - Дуже гарно! Только чуть-чуть громче. Вирши Шевченко в таком же духе читаешь? Я кивнул головой. - И хорошо. Это будет коронный номер. Советую только тебе выпить сырое яйцо, перед тем как выйдешь на сцену, чтобы не сорвался голос. Не забудешь? - А утиное можно? - Это не играет роли - утиное или куриное. Важно, чтобы сырое было. Понял? - Послушайте остальные, пане учитель... - Ой! - вдруг ударил себя ладонью по лбу Подуст. - Меня же пан директор ждет. Я совсем забыл. Тут же он спрыгнул на паркет и поскользнулся. Я его поддержал. - Да постой, как твоя фамилия? Вынув карандаш и листочек бумаги, щуря свои подслеповатые глаза. Подуст посмотрел на меня так, будто видел меня в первый раз. - Манджура! - снова подсказал я и снова про себя обругал учителя. - Чудесно. Итак, я записываю: ученик Манджура - декламация.