Старая крепость. Книга 1-2

— Замолчи! И не скули! — вставая, совсем громко закричал отец. — Замучила ты меня своими ложками. Так вот слушай! Я сам взял ложки и передал их в комиссию помощи беспризорным. Понятно? А будешь скулить — остальные отдам.

Тетка сразу замолчала. Она смотрела на отца с недоверием.

Я не знаю, поверила ли она ему.

Чтобы спасти меня от упреков тетки, отец наговорил на себя такое. Это здорово! Мне стало жаль отца. «Я скотина, скотина! — думал я. — Ну зачем мне надо было продавать эти ложки? Попросил бы у отца денег, ведь наверняка дал бы…» И суп этот еще сюда затесался. А с ним совсем смешно получилось.

На следующий день после ночной тревоги отец вернулся домой грязный. Под утро за городом прошел сильный дождь… Черные брюки отца были до коленей забрызганы дорожной грязью, а ботинки промокли и были издали похожи на два куска глины. Стоя на крыльце, отец щепочкой счищал с ботинок грязь. Он бросал комья этой липкой желтоватой грязи с крыльца вниз и рассказывал мне о тревоге. Оказывается, вечером накануне банда Солтыса остановила возле Вапнярки скорый поезд Одесса — Москва.

Забрав из почтового вагона деньги, бандиты подались к румынской границе. Чоновцы поджидали банду в поле, недалеко от Проскуровского шоссе, но бандиты изменили направление и свернули к Могилеву.

Когда мне отец рассказывал, как лежали они в засаде, подбежала тетка с пустой кастрюлей в руках и спросила:

— Ты суп вытащил, признавайся?

— Да не мешайте, тетя. Не брал я ваш суп, — отмахнулся я.

Лишь позже, когда тетка ушла, я вспомнил, что оставил суп открытым на ободе колодца. Видно, ночью к нему подобралась собака или другой какой зверь, потому что тетка нашла пустую кастрюлю в бурьяне. Сознаться, что я вытащил суп, после того как я сказал «нет», было поздно, и я думал — все обошлось.

Но и тут я ошибся. А может, пойти признаться сейчас тетке, что это я вытащил суп? Пусть не думает на курсантов. Эх, была не была! Пойду признаюсь.

Я шагнул к двери, открыл ее и увидел отца.

— Куда, Василь?

— Да я хотел…

— Пойдем побеседуем, — предложил отец и вошел в кухню.

Я захлопнул дверь и подошел к плите.

— Садись, — сказал отец и показал на табуретку.

Оба мы сели.

— Не надоело тебе еще баклуши бить, Василь?

— Немного надоело, — ответил я тихо.

— Я тоже думаю, что надоело. Ходишь, болтаешься как неприкаянный. От безделья легко всякие глупости в голову лезут. Ложки, например…

— Но я не виноват, тато. Занятия на рабфаке еще не скоро. Что мне делать, скажи? Все хлопцы тоже ничего не делают…

— Я знаю, что хлопцы твои делают, но думаю, что пока там суд да дело, не вредно было бы тебе поработать немного.

Я в ожидании смотрел на отца. Ссора с теткой, видно, его мало расстроила — спокойный, молчаливый, он сидел на табуретке, глядел на меня и посмеивался.

— Ну так что же, Василь?

— А я не знаю…

— Опять не знаю?

— Ну, ты говори, а я…

— Ну хорошо, я скажу.

Отец поднялся и зашагал по комнате. Помолчав немного, он подошел ко мне вплотную и сказал:

— Видишь, Василь, у нашей совпартшколы есть совхоз. Не так чтобы очень далеко, не так чтоб и очень близко. На Днестре. Место там хорошее, сады, река. Сегодня в этот совхоз на работу уезжает группа курсантов. Как ты думаешь, не проехаться ли и тебе с ними?

— Меня разве возьмут?

— Возьмут. Я уже говорил с начальником школы.

— Хорошо. Я поеду.

— Поедешь?

— Поеду…

— Но только придется тебе в совхозе поработать, Василь. Баклуши там бить нельзя. И кофе с барышнями по вечерам распивать не удастся. Словом, сам себе будешь зарабатывать на хлеб. Я в твои годы уже давно этим занимался и не жалею. Согласен?

— Согласен.

— Тогда живенько давай укладывайся — и марш к Полевому. На задний двор.

— Полевой тоже едет?

— Да. Он начальник отряда. Поживей собирайся.

— Хорошо, тато, хорошо! — выкрикнул я и, вскочив на плиту, потащил вниз матрац, простыни и подушку.

— Матрац брать не надо, — сказал отец. — А постель возьми. И пальто возьми.

— Зачем пальто? Жарко же!

— Возьми, говорю. Пригодится.

Я снял с крюка свое старое осеннее пальто, сложил его вдвое и завязал в один узел вместе с полотенцем, простынями и подушкой. Отец стоял у меня за спиной и наблюдал, как я укладывался.

КТО УБЕЖАЛ?

Мы уехали — восемнадцать человек, и я даже не смог повидать перед отъездом Галю. Когда наша подвода катилась по крепостному мосту, я, привстав, увидел внизу под скалами крышу Галиного домика. Мне стало очень тоскливо, что я не простился с Галей. Возможно, в эту минуту она сидела в комнате и даже не думала, что я, надолго покидая город, проезжаю мимо. Побежать сказать ей об этом я не мог. Никто бы не стал меня дожидаться. Да и так все еще не верилось, что курсанты взяли меня в совхоз, что я, как взрослый, еду работать вместе с ними.