Старая крепость. Книга 1-2

Нет и не может быть более благородной цели у художественной литературы, чем волновать сердца людей, заставлять читателей задумываться над своими поступками, учить искать и находить правильное место в жизни, будоражить и звать, вести на большие дела, на подвиг. Прочитав трилогию Владимира Беляева «Старая крепость», вы убедитесь в том, что она обладает всеми этими качествами, что все ее страницы от начала до конца насыщены пафосом борьбы и созидания, романтикой великих дней, когда закладывался фундамент социалистического мира. Герои трилогии — это наши предшественники, старшие братья и отцы, и, узнавая их жизнь, мы познаем лучше и себя самих, познаем смысл и величие своего времени, своих дел и свершений.

Остается пожелать молодым героям «Старой крепости», чтобы вошли в жизнь нынешнего поколения советских читателей так же прочно, как они вошли в нашу жизнь, чтобы они стали для них такими же близкими, как они стали близки и дороги предыдущим читателям, поколениям борцов за правое дело во всем мире.

Доктор И. Щадей,

доцент Университета имени Пуркине,

город Брно ЧССР

КНИГА ПЕРВАЯ СТАРАЯ КРЕПОСТЬ

УЧИТЕЛЬ ИСТОРИИ

Гимназистами мы стали совсем недавно.

Раньше все наши хлопцы учились в городском высшеначальном училище.

Желтые его стены и зеленый забор хорошо видны с Заречья.

Если на училищном дворе звонили, мы слышали звонок у себя на Заречье. Схватишь книжки, пенал с карандашами — и айда бежать, чтобы вовремя поспеть на уроки.

И поспевали.

Мчишься по Крутому переулку, пролетаешь деревянный мост, потом вверх по скалистой тропинке — на Старый бульвар, и вот уже перед тобой училищные ворота.

Только-только успеешь вбежать в класс и сесть за парту — входит учитель с журналом.

Класс у нас был небольшой, но очень светлый, проходы между партами узкие, а потолки невысокие.

Три окна в нашем классе выходили к Старой крепости и два — на Заречье.

Надоест слушать учителя — можно в окна глядеть.

Взглянул направо — возвышается над скалами Старая крепость со всеми ее девятью башнями.

А налево посмотришь — там наше родное Заречье. Из окон училища можно разглядеть каждую его улочку, каждый дом.

Вот в Старой усадьбе мать Петьки вышла белье вешать: видно, как ветер пузырями надувает большие рубахи Петькиного отца — сапожника Маремухи.

А вот из Крутого переулка выехал ловить собак отец моего приятеля Юзика — кривоногий Стародомский. Видно, как подпрыгивает на камнях его черный продолговатый фургон — собачья тюрьма. Стародомский поворачивает свою тощую клячу вправо и едет мимо моего дома. Из нашей кухонной трубы вьется синий дымок. Это значит — тетка Марья Афанасьевна уже растопила плиту.

Интересно, что сегодня будет на обед? Молодая картошка с кислым молоком, мамалыга с узваром или сваренная в початках кукуруза?

«Вот если бы жареные вареники!» — мечтаю я. Жареные вареники с потрохами я люблю больше всего. Да разве можно сравнить с ними молодую картошку или гречневую кашу с молоком? Никогда!

Замечтался я как-то на уроке, глядя в окна на Заречье, и вдруг над самым ухом голос учителя:

— А ну, Манджура! Поди к доске — помоги Бобырю…

Медленно выхожу из-за парты, посматриваю на ребят, а что помогать — хоть убей, не знаю.

Конопатый Сашка Бобырь, переминаясь с ноги на ногу, ждет меня у доски. Он даже нос выпачкал мелом.

Я подхожу к нему, беру мел и так, чтобы не заметил учитель, моргаю своему приятелю Юзику Стародомскому, по прозвищу Куница. Куница, следя за учителем, складывает руки лодочкой и шепчет:

— Биссектриса! Биссектриса!

А что это за птица такая, биссектриса? Тоже, называется, подсказал!

Математик ровными, спокойными шагами уже подошел к доске.

— Ну что, юноша, задумался?

Но вдруг в эту самую минуту во дворе раздается звонок.

— Биссектриса, Аркадий Леонидович, это. — бойко начинаю я, но учитель уже не слушает меня и идет к двери.

«Ловко вывернулся, — думаю, — а то влепил бы единицу…»

Больше всех учителей в высшеначальном мы любили историка Валериана Дмитриевича Лазарева.

Был он невысокого роста, беловолосый, всегда хо дил в зеленой толстовке с заплатанными на локтях рукавами — нам он показался с первого взгляда самым обычным учителем, так себе — ни рыба ни мясо.

Когда Лазарев впервые пришел в класс, он, прежде чем заговорить с нами, долго кашлял, рылся в классном журнале и протирал свое пенсне.

— Ну и принес леший еще одного четырехглазого… — зашептал мне Юзик.

Мы уже и прозвище Лазареву собирались выдумать, но, когда поближе с ним познакомились, сразу признали его и полюбили крепко, по-настоящему, как не любили до сих пор ни одного из учителей.

Где было видано раньше, чтобы учитель запросто гулял вместе с учениками по городу?

А Валериан Дмитриевич гулял.

Часто после уроков истории он собирал нас и, хитро щурясь, предлагал:

— Я сегодня в крепость после уроков иду. Кто хочет со мной?

Охотников находилось много. Кто откажется с Лазаревым туда пойти?

Валериан Дмитриевич знал в Старой крепости каждый камешек.