Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы

Ф. Г. Карин, друг поэта Кострова, отставной военный, богатый помещик, сибарит, известен был в Москве как ярый последователь Вольтера и друг Дидеро, для которого нарочно приезжал в Петербург.

Под старость Карин не покидал колпака и костюма, в котором ходил фернейский философ; на пальце у него был драгоценный перстень и на столе всегда табакерка с портретом Екатерины, усыпанная бриллиантами. Карин жил в Москве, между Петровкою и Дмитровкою, близ церкви Рождества в Столпниках. В молодости он служил в гвардии и отличался ловкостью и остротами. С. Н. Глинка говорит, что однажды на пиру у Я. Б. Княжнина Потемкин за бокалом шампанского сказал Карину:

Ты, Карин,
Милый Крин,
И лилеи
Мне милее.

Карин отвечал князю Таврическому, что цветы скоро вянут, а лавры его бессмертны.

Все литераторы того времени были друзьями Карина. «Сам Карин, – как говорит его биограф, – боялся имени сочинителя, и особенно стихотворца, и для того мало вверял произведения своего пера печати. Неприступный страж красот и правил языка, он был ценитель строгий, но справедливый и весьма полезный для друзей своих, с музами знакомства ищущих».

Карин, по словам своего биографа, весь жил в трагедиях Расина и переводил его «Ифигению» несколько раз. У Карина было до семи тысяч крестьян, впоследствии у него осталась только половина, и он был взят в опеку. Опекуном его был известный Нелединский-Мелецкий.

У Карина был целый полк нарядных егерей, псарей и стрелков, и большие стаи гончих и борзых собак… За борзых он плачивал по тысяче и более рублей. В отъезжие поля, во Владимирское поместье за Кариным тянулся обоз с винами и со всеми роскошными причудами былого барича. На охоту к нему стекались со всех сторон приятели. Пиршества его на охоте не уступали пирам древних азиатских сатрапов. Карин был несчастен в женитьбе. Женат он был на княжне А. М. Голицыной, родной внучке князя М. А. Голицына, женатого на калмычке Бужениновой, свадьба которого праздновалась в Ледяном доме в 1749 году при Бироне. С. Н. Глинка рассказывает про Карина, что у него «сердце было предоброе». Что по одному только имени он усыновил сирот своего однофамильца и даже «мне раз подал бумагу, сказав: “Это ваше”. То была на мое имя купчая или дарственная на шестьдесят калужских его душ. Я изорвал запись и сказал “Не возьму; я никогда не буду иметь человека как собственность”, и пр. Карин выкупил из крепостной зависимости от Бибикова известного композитора Д Н. Кашина¹²⁹.

Карин очень любил театр и много перевел пьес для него. Так, если верить Макарову¹³⁰, то «Ифигения», напечатанная в Москве в 1796 году графом Хвостовым – перевод не последнего, а Карина. Помимо этой пьесы, известны еще его переводы «Медеи» и «Фанелия, или Заблуждение от любви».

После Карина пресненский стихотворец упоминает о Нелединском-Мелецком, характеристику которого мы уже выше дали. Нелединского здесь стихотворец описывает в следующих строфах:

Тихо, сладко, нежно, плавно
По траве катит кубарь —
То Нелединский наш славный
И «смазливых теней» царь.

«Смазливыми тенями» в то время называли всех девиц легкомысленного и нестрогого поведения; ранее этого времени, в царствование Екатерины, последние известны были под кличкою «Мартон» и «Неонил», по имени двух героинь известных тогда романов: «Пригожая повариха»¹³¹ и «Неонила»¹³². Первая из этих книг в свое время имела большой успех. Известен анекдот про Суворова, рассказанный Ростопчиным¹³³. Однажды последний, желая узнать мнение Суворова о знаменитых воинах и военных книгах, приводил всех известных полководцев и писателей, но «при каждом названии он крестился. Наконец, сказал мне на ухо: «Юлий Кесарь, Аннибал, Бонапарте, “Домашний лечебник”, “Пригожая повариха”, и заговорил о химии…»

В двадцатых годах женщин описанной категории называли Аспазиями, Омфалами, Доринами, Клеопатрами и другими именами классической Греции. В тридцатых годах они известны были под кличкою «ветреных Лаис»; в сороковых годах их звали «Агнессами нижних этажей»; в пятидесятых годах – «Камелиями» и т. д.

В стихотворении находим и описание «ветреных Лаис»:

Вот китайские обои —
То П-ва между нас,
Кирпичу белил в них слои,
Стену сложишь в добрый час.

Вот Аленушка-соловка

В сад к прудам бежит,
Маслит глазки очень ловко
И кудрями говорит.

С нею разных птиц подборы,

Где Загряжский¹³⁴, бес косой,
Ей кукует нежны взоры,
А Давыдов¹³⁵ хоть не пой.

В то старое время ловкий и счастливый волокита считался весьма почтенным в обществе; любовные похождения придавали светскому человеку блеск и известность; нравы регентства были не чужды москвичам.