Старая прялка

Ночь была до того чёрной, что если бы не полыхавшие молнии, не было видно ни зги. В лицо плеснуло ушатом ледяной воды. Гул от ливня был такой, что закладывало уши. Вдруг ночь распорола ломаная, длинная в полнеба молния, и грянул гром. Витька вмиг сжался и не в силах больше сдерживаться заплакал громко-громко. А вокруг вовсю бесновались злые силы: под их натиском гнулись столетние деревья, и от их жалостливых стонов кровь леденела в жилах, и даже трава вьюнок, днём такая шелковистая и ласковая, сейчас предательски опутывала ноги. А легкий ветерок, превратившийся ночью в сильный и коварный ветрище, так и норовил свалить Витьку наземь, безжалостно пихая в спину. Казалось, что сама природа ополчилась против Витьки. Он уж хотел вернуться и взять из -под печки кочергу, все-таки не так будет страшно, но тут его ног коснулось невидимое существо. Скривив лицо, словно в ожидании удара, и не дыша, Витька обречённо – была не была – протянул руку. Когда пальцы коснулись мокрой шерсти и снизу на него уставились два светящихся глаза, от ужаса Витька едва не лишился чувств, успев напоследок подумать о безнадежности ситуации, если уж сами черти устроили на него охоту. Тараща круглые в рыжую крапинку глаза, он что есть мочи заорал: «Мама!» И, наверное, продолжал бы горланить так долго, что его голос действительно долетел бы до города, где спала мама, не ведая ни сном ни духом, в каком плачевном положении оказался Витька, не обрати он внимание на один немаловажный пустячок: его ладонь миролюбиво лизало существо, вместо того чтобы тотчас волочь его в ад жариться на сковородке в подсолнечном масле. Догадавшись, кому принадлежит шершавый, словно наждачная бумага, язык, Витька сразу перестал орать.

– Васька! Васька! – радостно запричитал он, обнимая мокрого и грязного кота. – Родной мой Васька! Ну ты и напугал меня, шельмец!

Кот лизнул его в заплаканное лицо: мол, ничего, брат Витька, это одному страшно, а вдвоём всё веселее, можешь на меня положиться, уж я-то тебя в обиду не дам.

Витька, конечно, понял и успокоился, только крепче прижал к себе кота, показывая, что благодарит за заботу и всегда знал про Васькину доброту. (Что, кстати, подтверждалось и обилием разнокалиберных мышей в бабушкином подполье.) Витька осторожно двинулся дальше по стёжке, едва видимой в сполохах молний. Напитавшаяся водой ватная телогрейка давила к земле, в просторных не по росту сапогах хлюпало. Но прежнего одиночества он уже не испытывал, а на такую мелочь, как неудобство, Витька даже не обращал внимания. Ну если только чуть чуть, самую малость. Да и здесь он усмотрел свою выгоду: будто на нём не телогрейка с чужого плеча, а тяжеленная кольчуга, и не бабушкины сапоги, норовившие всё время слететь, а громоздкие латы, и сам он, конечно, уже не Витька, а доблестный рыцарь Айвитя, отважно пробиравшийся на спасение своей Дамы сердца. У всех рыцарей были Дамы сердца – это Витька знал точно. Только вот старенькая Бабася, сказать по правде, как-то уж не очень походила на Даму его сердца. Но и тут смекалистый Витька вышел из затруднительного положения, решив, что доблестный рыцарь Айвитя шел просто кого-то спасать… Разве мало сейчас угнетенных олигархами?

Ветер трепал сирень, с кустов, журча, стекала вода, примешиваясь к сплошному ровному шуму дождя, но гром уже удалился и громыхал где-то далеко-далеко за оврагом.

Как Витька и предполагал, шалаш протекал: капли часто одна за другой с плеском падали в скопившуюся на земляном полу лужу, журчали ручейки.

Чувствуя за собой вину, он неуверенно позвал:

– Ба-бася! Ба-бася!

Старушка, если она еще находилась здесь, промолчала, наверное, в свою очередь, обидевшись на Витьку. Тут уж ничего поделать было нельзя, и Витька, помня о её удивительных способностях становиться невидимой, зашарил в темноте руками. Он проверил каждый уголок на присутствие Бабаси, но ничего, кроме мокрой прялки в луже на полу, не обнаружил.

– Бабася, я пришел за тобой, – повысил плачущий голос Витька.

И хотя в это время ливень с новой силой обрушился на сад, ему показалось, что он расслышал жалобное «У-у-у», а под его руками мелко завибрировала прялка.

– Вот ты где! – обрадовался догадливый Витька и зачастил скороговоркой, сбиваясь и глотая слова: – А я такой думаю, куда подевалась Бабася? Всё облазил, нет Бабаси. А ты оказывается… вон …где… В прялке спряталась… Хитрая какая… Но ничего… Я тебя сейчас спасу… Как миленькую, – Витька обхватил перед собой прялку и, тужась, поволок её к сараю. Он медленно брел сквозь косое полотнище дождя, оступаясь в не видимые во тьме ямки.

Ветер усилился, мелкие веточки сыпались на голову, падая с деревьев.

Ноги скользили, разъезжались по грязи, и со стороны Витька, наверное, был похож на знаменитую корову, которая, к своему несчастью, попала на лёд. В одном месте он всё-таки не удержался и позорно растянулся прямо в луже.