Светлые ночи уже прошли, и хотя осень еще только начиналась, с севера уже тянуло холодным предзимним ветром. Лил по-прежнему дождь, и по асфальтовым дорожкам военного городка бежали чернильного цвета ручьи. Матвей подбежал к ближней березке перед казармой, сорвал золотистый листок, похожий на очертания сердечка и снова укрылся от дождя под навесом. Пальцы плохо ощущали поверхность листка, огрубели, покрылись жесткими мозолями от постоянной работы лопатой и ломом. Сможет ли он снова писать после армии? Будут ли пальцы снова чувствовать, как живую, кисть, будут ли ему даваться стремительные мазки и тонкие штрихи?
Иногда ему удавалось поработать кистью с гуашью. Такую возможность стал ему предоставлять на втором году службы замполит роты Гурский, когда Матвей удачно подновил плакат в ленинской комнате к первомайскому празднику. Способности Матвея к рисованию Гурский случайно заметил, когда увидел у одного «деда» дембельский альбом, оформленный Матвеем. Вызвал срочно того в канцелярию: «А Ленина сможешь нарисовать? Тогда на завтра я тебя освобождаю от работы на объекте!»