Старая шкатулка

– Ночью людей не допрашивают, Ахра, ты об этом знаешь, – сказал я серьезно. – Завтра займусь им. – Мне не терпелось сейчас же пойти к Ахре, но было поздно.

– Ладно, – легко согласился Ахра и спросил: – Как Ганиев?

– Нормально, – ответил я. – А что?

– Ничего не добавил к своим прежним показаниям?

– Добавил… Потом все расскажу.

– О квартире Лозинской что он сказал?

– Собирается ее сдать…

– …за деньги, – перебил меня Ахра. – Точнее, перепродать… Ты меня понял?

– Но квартира принадлежит не ему!

– Это еще ни о чем не говорит… Такой человек, как он, может выжать деньги даже из камня…

Все в мире усовершенствуется, а вот в работе следователя никаких особых новшеств нет и не намечается. В век атома, кибернетики и электроники следователь вооружен лишь допотопной ручкой и листами бумаги. Правда, есть кое-какое подспорье: пишущие машинки, магнитофоны, но все это внедряется с большим трудом и конкуренцию ручке пока составить не может. Все исписанные следователем листы, а также акты экспертиз, запросы, ответы по ним и многое другое составляют уголовное дело, где, как в зеркале, видно, одержал следователь победу или потерпел поражение…

Утром я вел допрос парня, о котором говорил Ахра. Задал кучу дежурных вопросов, но они отскакивали, как резиновый мячик от стены. Парень еще не был судим, но все идет к тому – двое его приятелей попались с наркотиками.

Парнишку пришлось отпустить.

Ничего не выходило и с его приятелями, хотя Ахра кружил вокруг этой группы. Я протрубил отбой, утешая себя мыслью, что если эти парни замешаны в убийстве Лозинской, то рано или поздно мы с ними столкнемся опять.

Дни шли.

Я уже отчаялся, видя, что хожу по замкнутому кругу. Ничего нет хуже, чем вести расследование и не видеть его конца.

…Был вечер. Одуревший от бесчисленных допросов, я сидел в кабинете.

Раздался телефонный звонок.

– Привет, инквизитор! – бодро сказал Ахра.

Я однажды проговорился ему, что слово «инквизиция» в переводе с латинского означает «расследование», а посему слова «инквизитор» и «следователь» сродни. Конечно, это было шуткой, но с тех пор Ахра, находясь в хорошем настроении, величал меня этим жутким титулом.

– Привет, привет! Что-то долго не напоминал о себе… Есть что-нибудь новенькое?

– Нашел, понимаешь, одну старушенцию, – сказал Ахра с какой-то ленцой в голосе. – Приглашаю тебя сходить к ней в гости… Давай спускайся, я подъеду.

Я вложил бумаги в папку и стремглав выбежал из кабинета.

Ольга Никаноровна Белова, бывшая библиотекарь, жила в старом квартале, в том самом доме, который Ахра искал все эти дни. Она оказалась довольно живой и подвижной старушкой, с остреньким носом и легкой фигурой, и я понял – не та, о которой упоминал Дорфман.

Комната была мала, в углу – маленькая иконка без лампады,

– Сразу говорите, детки, зачем пожаловали? – Белова, видимо, решила взять быка за рога.

– Давно живете здесь, Ольга Никаноровна? – задал я встречный вопрос,

– А что? Задержалась на этой грешной земле? – насмешливо проговорила она, перехватив мой взгляд.

– Я имел в виду квартиру… – улыбнулся я, подумав, что у этой востроносой старухи не менее острый ум.

– В году двадцатом вошла я в этот дом молодухой и с тех пор живу здесь, милок… Голод тогда гулял по России, он и пригнал меня сюда, в ваш край. – Я думал, она ударится в воспоминания, но Белова ограничилась этим сообщением, и выжидательно окинула меня взглядом, сложив руки на полинявшей матерчатой скатерти.

– Тогда вы должны помнить Наталью Орестовну Лозинскую… – осторожно начал я.

– Помню. Как же! – встрепенулась Белова. – Женщина-огонь, вамп, если хотите… Красавица, хотя ей тогда было немало лет. В этом доме, – подняла она руку, – жили абхазы, грузины, русские, был и грек, и они называли ее Ната. Помню, в двадцатых годах за ней приударил джигит редкой красоты… Много шума наделала эта связь… Оказалось, что Патава – так звали любовника Наты – главарь бандитской шайки. Он был женат на Ефросинье Уваровой. Шайку разгромили, а Патава ушел в горы, где его и убили во время перестрелки. Фрося забрала своего сына и ушла неизвестно куда. Где она теперь? – Белова прикрыла веками свои подслеповатые глаза и вздохнула. – Конечно, уже в земле, – самой себе ответила Белова и вновь вздохнула: – Это я что-то долго не умираю…

Меня сейчас меньше всего интересовал бандит Патава, тем более его жена и сын, но я не прерывал старую женщину, в голосе которой слышалась печаль. Я замечал, что старые люди охотнее и подробнее рассказывают о второстепенном, чем о главном, и очень обидчивы, если их прерывают. Мне важно было узнать, с кем из ныне живущих была знакома Лозинская.

– Помню, как Фрося, уезжая, кричала: «Ната, подстилка, будь проклята!» – тихо шелестел голос Беловой.

– Она проклинала Лозинскую за связь с мужем?

– О связи Фрося знала… Говорили, за то, что она выдала Патаву.

– Вот как?

– Темная история… До сих пор не знаю, почему Ната пошла на такой шаг.

– Что стало с членами банды? – подался вперед Ахра.

– Все они нашли смерть у стенки, – просто объяснила Белова.

Я окончательно потерял интерес к этой истории.